2018 год был провозглашен в Республике Узбекистан (РУ) «Годом предпринимательства, инновационных идей и технологий». В свою очередь, центральноазиатская политология могла бы с полным основанием провозгласить этот год годом Узбекистана, который привлек к себе пристальное внимание со стороны западных исследователей. Результатом стала целая серия (назовем ее «узбекской») работ, посвященных реформам, инициированных новым лидером страны Шавкатом Мирзиёевым.
Собственно говоря, этот фактор и стал основной причиной повышенного внимания к Ташкенту со стороны зарубежной, преимущественно – западной политологии. Первой в ряду экспертов стала Марлен Ларюэль, которая еще в декабре 2017 года подготовила в качестве редактора издание, в котором попыталась отразить первые результаты и основные направления проводимых вторым президентом РУ реформ. Но основной массив исследований вышел из недр Института Центральной Азии и Кавказа университета Дж.Хопкинса под руководством проф. Ф.Старра. Они представляют собой ряд отдельных работ, результаты которых затем Ф.Старр объединил в цельную монографию. Данные работы отразили практически все направления – внешнеполитическое, внутриполитическое, экономическое, правовое и религиозное – реформ узбекского общества и политики государства.
Кроме «узбекской серии» настоящий обзор включает в себя также работы по региону ЦА, за 2017 год, которые по объективным причинам не вошли в наши предыдущие обзоры. Это исследования, посвященные соседству Афганистана с регионом и идеологическим процессам в Киргизстане. Помимо этого в обзоре рассматриваются работы по внутреннему развитию региона; геополитическим процессам в контексте влияния Евросоюза и США на ЦА, а также религиозному фактору в Казахстане (которая перекликается с аналогичным исследованием по Узбекистану).
Laruelle M. (ed.) Constructing the Uzbek State. Narratives of Post-Soviet Years. — New York, London: Lexington Books, 2017. – XVI+384 pp.
Серию изданий, представляющих так называемую узбекскую серию публикаций, открыла еще в 2017 году книга под ред. М.Ларюэль «Строительство узбекского государства». В работе над этой коллективной монографией принял участие широкий интернациональный коллектив авторов – французских, немецких, итальянских, узбекских и российских.
Эксперты исходят из того факта, что почти тридцать лет Узбекистан привлекал внимание к себе со стороны политиков и политологов благодаря своему важному геостратегическому положению, демографическому весу по сравнению с соседями по региону, экономическому и торговому потенциалу. Но и сейчас — после 25 лет независимого развития – постсоветская эволюция страны остается сложной. На это указывают многочисленные источники и статистические данные, ставшие доступными с начала 2000-х годов.
Уход президента И.Каримова, находившегося у власти четверть столетия, открыл новые возможности для дальнейшего развития страны. Авторы исходят из такого факта: чтобы понять вызовы и проблемы, с которыми сталкивается посткаримовский Узбекистан, необходимо рассмотреть историю республики отдельно в течение каждого из трех десятилетий. В первой части эксперты показывают процесс политического строительства под эгидой Каримова, суть которого заключалась в расшифровке характера отношений между государством, элитой и населением, а также взаимосвязи экономики и политики. Вторая часть работы рассматривает те социальные и культурные изменения, которые относятся к проблеме трудовой миграции и крайне специфической проблеме, связанной с трудностями проведения аграрной реформы. Третья часть монографии посвящена месту и роли религии в Узбекистане, как на государственном, так и на общественном уровне. В заключении книги ставится (пока открытый) вопрос о формировании под воздействием всех указанных факторов коллективной идентичности постсоветского Узбекистана. В целом, данная работа представляет собой, скорее, не подведение исторических итогов эволюции каримовского Узбекистана, а исследовательский задел на будущее, которое ждет страну уже в посткаримовскую эпоху.
Starr S. Frederick, Cornell Svante E. (eds.), Uzbekistan’s New Face. – Lanham (MD), Boulder (CO): Rowman & Littlefield, 2018. – 247 p.
Своего рода продолжением монографии М.Ларюэль является коллективный труд под редакцией проф. Ф.Старра и С.Корнелла «Новое лицо Узбекистана». В исследовании, в котором приняли участие ведущие специалисты по нашему региону (Р.Вайц, А.Бойер, Дж.Дейли и др.), рассматривается новое статус-кво, сложившееся уже постфактум после начинающегося демонтажа каримовского наследия. С.Корнелл, следуя устоявшейся западной традиции (восходящей еще к З.Бжезинскому и к старой советологии), по-прежнему рассматривает Узбекистан как центр Центральной (Средней — ?) Азии. Сам Ф.Старр посвятил свою главу преемственности и изменениям каримовской эпохи в 1991-2016 гг. Другие авторы изучают отдельные направления внешней, внутренней и экономической политики нового руководства государства. Они будут представлены ниже в отдельных брошюрах данных авторов, которые были изданы Институтом Центральной Азии и Кавказа и вошли полностью или частично в данную монографию.
Weitz Richard. Uzbekistan’s New Foreign Policy: Change and Continuity under New Leadership. — Central Asia-Caucasus Institute & Silk Road Studies Program. – Washington, D.C.: Johns Hopkins University, 2018. – 53 p.
Название книги Ричарда Вайца (дир-р Центра военно-политического анализа Университета Хадсона) говорит само за себя: «Новая внешняя политика Узбекистана: изменения и преемственность при новом руководстве». Автор исходит из того, что с момента обретения независимости внешняя политика Ташкента строилась на стремлении максимально укрепить свою безопасность и суверенитет путем минимизации зависимости от других внешнеполитических игроков. На этом принципе строилась внешняя политика И.Каримова, и она получила продолжение при Ш.Мизиёеве. Но она приобрела и новые нюансы: укрепление связей с другими центральноазиатскими государствами и углубление связей с международными институтами. В тоже время Ташкент сохраняет тактику балансирования между ведущими державами – Россией, Китаем и Соединенными Штатами.
Такая политика также включает отстранение от военных альянсов или ведомого Москвой Евразийского экономического союза, запрет на использование узбекских вооруженных сил за рубежом или размещении иностранных военных баз на своей территории, а также избегание вмешательства во внутренние дела других государств. Но комплекс проблем, с которыми сталкивался режим И.Каримова, сохраняется, включая трансграничный терроризм, неразвитость транспортной инфраструктуры, пограничные и водные споры. Но, подчеркивает автор, прежняя политика остается на уровне стратегии, а изменения касаются тактических изменений в поведении нового руководства. Они выразились в первую очередь в учащении контактов с соседями по региону. Несмотря на усиление контактов Ш.Мирзиёева с Москвой и Пекином, новый лидер по-прежнему остается более привлекательным для Запада, чем фигура его предшественника.
В настоящее время, заключает Вайц, основные усилия на внешнеполитическом направлении Узбекистан прилагает в области строительства новой транспортной инфраструктуры в регионе, создания благоприятных условий для развития межгосударственных торгово-экономических связей и проектов, либерализации валютно-финансовой сферы в международном контексте, а в конечном итоге – с целью превращения Узбекистана в транспортный и инвестиционный хаб регионального масштаба. При этом ставка делается на (якобы) уникальное географическое положение страны. С другой стороны, Ташкентом ожидаются стратегические выгоды от евразийской инвестиционной экспансии Китая. Как подозревает автор, Узбекистан при любом развитии своих планов будет стараться сохранять геополитический плюрализм в этом регионе Евразии (что вполне отвечает интересам Запада).
На региональном уровне, продолжает Вайц, Узбекистан последовательно борется с радикальным исламом и наркотрафиком, а также углубляет сотрудничество с Кабулом. Ташкент также активно поддерживает проекты под эгидой ШОС и ЕС, и пропагандирует региональную солидарность всех стран ЦА. Помимо укрепления коммерческих связей с соседями, Узбекистан наращивает торговые отношения с Южным Кавказом, ЕС, США, Южной и Восточной Азией. В последние годы правления И.Каримова наметился прогресс в отношениях РУ с РК. Казахстан всегда оставался крупнейшим торговым партнером для этой республики. Линия на усиления разнообразных связей с Астаной (в т.ч. военных) еще более укрепилась при новом руководстве. В отношениях с Бишкеком имел место настоящий прорыв по такому болезненному вопросу как пограничный. С Душанбе наметились контуры достижения компромисса в такой острой сфере как гидроэнергетика. В отношениях с Ашхабадом обнаружились общие интересы в поддержке разнообразных коммуникационных проектов на западном (каспийском) и южном (Афганистан, Пакистан) направлениях.
Отдельный раздел посвящен теме балансирования Ташкента между великими державами. При новом президенте отношения с Кремлем стали носить подчеркнуто дружественный характер. При этом упор делается на сферу безопасности, включая массовую закупку российского вооружения узбекской стороной. На китайском направлении новаторских прорывов не было; наблюдалось укрепление того фундамента, который был уже давно заложен еще при Каримове. Толчком этому процессу стал китайский проект «Один пояс, один путь». Отношения между РУ и США базируются на взаимном прагматичном интересе – борьба с терроризмом и решение проблемы Афганистана. Кроме того, Вашингтону импонирует дистанцирование Узбекистана от ОДКБ и ЕАЭС. При этом давление на Ташкент по линии прав человека и демократизации заметно снизилось при Б.Обаме и вообще исчезло при Д.Трампе. Как и ранее, американские компании достаточно активны на инвестиционном поле РУ.
В заключении автор отмечает два фактора, имеющих критическое значение для реализации стратегических планов Ташкента. Первый состоит в наличии крупной узбекской диаспоры (ирреденты) во всех соседних с РУ государствах. Второй фактор – это узловое положение Узбекистана на пересечении любых транспортных проектов в ЦА. Данный фактор Вайц считает жизненно важным для сохранения стабильности и процветания в этой части Евразии.
Bowyer Anthony C. Political Reform in Mirziyoyev’s Uzbekistan: Elections, Political Parties and Civil Society. — Central Asia-Caucasus Institute & Silk Road Studies Program. – Washington, D.C.: Johns Hopkins University, 2018. – 69 p.
Энтони Боуйер (Международный фонд электоральных систем) продолжил исследования своих коллег по цеху в работе «Политические реформы в Узбекистане при Мирзиёеве». Исследование охватывает выборную и политическую системы, а также роль гражданского общества. Автор считает, что с момента прихода к власти в 2016 году Ш.Мирзиёев стал преследовать цель радикально изменить механизм принятия политических решений и сам политический процесс в республике. Побудительным мотивом для проведения такой политики, по мнению Боуйера, стал тот факт, что свыше половины населения страны составляет молодежь до 30 лет. С этой целью новый лидер наметил пять приоритетов, легших в основу его программы на 2017-2021 гг., а также концепцию реформирования юридической, правовой и административной систем, либерализацию экономики и развитие социальной сферы. Для реализации данных шагов были привлечены ученые, практики-администраторы, представители международных и гражданских организаций (свыше 500 специалистов). На начальном этапе Мирзиёев даже предложил прямые выборы глав областей и городов. Чтобы оживить политическую жизнь и парламентаризм, он попытался возродить существовавшую до середины 1990-х годов практику взаимодействия пяти легальных узбекских политических партий с зарубежными контрпартнерами.
Первые контуры последовавших затем реформ проявились уже на выборах в декабре 2016 года, когда Узбекистан пригласил наблюдателей ОБСЕ, и которые носили внешне состязательный характер с участием представителей четырех официально зарегистрированных партий. ОБСЕ признала прошедшие выборы относительно прозрачными. В ближайшие годы, предсказывает автор, мы увидим изменения местного и центрального управления. Он также уверен, что возрождение партийной конкуренции является ключевой задачей реформ, инициированных лично Ш.Мирзиёевым. В отношении его позиции по НПО (НГО) Боуйер находит следующую формулу: «союзник, но не советник». В результате нового подхода мирные демонстрации признаются одной из форм (наряду с социальными сетями в интернете) коммуникации между правительством и гражданами. По мнению автора, концептуальной основой реформ нового лидера является понимание того факта, что «молодежь – ключ к будущему Узбекистана».
Помимо указанных целей, одной из главных остается недопущение радикализации молодежи. Поэтому в отношениях с молодежью правительство комбинирует либеральные идеи с национальными. Руководство республики уделяет также внимание маргинализированным слоям населения, прежде всего – инвалидам, а также либерализует законодательство в отношении гомосексуалистов. Как считает исследователь, успех или провал реформ Ш.Мирзиёева будет зависеть от того, найдут ли общий язык такие социальные институты как махалля и гражданские организации. Автор рассматривает также международный аспект проводимых Ташкентом реформ. Эксперт не говорит напрямую, но в подтексте дает понять, что объявленные реформы имели целью в первую очередь достичь внешнего эффекта.
Однако, отмечает автор, даже при полной поддержке своих реформаторских действий со стороны ключевых политических фигур в стране, новый президент сталкивается с серьезными проблемами, которые заложены в политической культуре и ментальности простых узбеков, в политической пассивности и социальной инерции населения. Кроме того, автор указывает на две влиятельные организации, оказывающие сопротивление проводимым реформам и способные свести на нет их эффективность. Это служба национальной безопасности и министерство финансов. В заключении Боуйер вынужден сделать вывод, что реформы сталкиваются со сложной системой, в основе которых лежат неформальные связи и специфические отношения в социальной структуре самого населения, и которые, как показывает практика во всех республиках Центральной Азии, далеко не всегда подвластны воле своих лидеров, несмотря на их реальное или кажущееся могущество и всевластие. И изменить эту систему будет совсем нелегко.
Sever Mjuša. Judicial and Governance Reform in Uzbekistan. — Central Asia-Caucasus Institute & Silk Road Studies Program. – Washington, D.C.: Johns Hopkins University, 2018. – 65 p.
Тему политических реформ, в т.ч. в правовой сфере РУ продолжает следующая работа, написанная М.Север (директор НПО «Региональный диалог», Словения) «Юридическая и административная реформа в Узбекистане». В качестве методологической основы автор выбрала сравнительный анализ с аналогичными процессами, имевшими место в странах Восточной Европы. Исследовательница считает, что попытки реформировать правовую систему начались еще при И.Каримове. Этот этап (2005-2016 гг.) начался сразу после андижанских событий, которые и подтолкнули режим к признанию необходимости подобных реформ. На этот период, утверждает автор, пришлось обострение противоречий между старшим поколением, выросшим при советской системе, и новым, испытавшим влияние Запада. Приход к власти нового лидера придал новый импульс давно назревшим изменениям. Основной посыл своего исследования М.Север сводит к тому факту, что средний возраст населения республики составляет 26 лет, и цель всех начатых реформ – удовлетворить потребности молодежи в политических и социальных изменениях. Однако, на пути к реформам стоит долгая традиция коррупции и всевластия криминальных сетей, сросшихся с местной бюрократией. Поэтому оптимизм автора в отношении перспектив начатых реформ достаточно умерен.
Tsereteli M. The Economic Modernization of Uzbekistan. — Central Asia-Caucasus Institute & Silk Road Studies Program. – Washington, D.C.: Johns Hopkins University, 2018. – 54 p.
Исследование М.Церетели «Экономическая модернизация Узбекистана» освещает те изменения и реформы в экономической сфере республики, которые обозначались с приходом нового лидера. Автор (Институт Центральной Азии и Кавказа) отдельную главу посвятил предыстории развития узбекской экономики в постсоветский период с 1991 по 2016 гг. Исследователь особо отмечает, что Ш.Мирзиёев унаследовал от своего предшественника систему, которая базировалась на симбиозе прежней советской модели управления народным хозяйством (во многом — командной) с робкими попытками ввести постепенные рыночные отношения. Однако, попытки властей диверсифицировать экономику привели (наряду с ухудшением мировой конъюнктуры) к ухудшению ситуации с занятостью населения уже в начале нового века. В результате миллионы гастарбайтеров из РУ были вынуждены искать работу за границей (в основном в России).
В 2010-е годы положение в экономике страны начало приобретать состояние, близкое к катастрофическому. Поэтому принятая в феврале 2017 года «Стратегия национального развития» под непосредственной инициативой и руководстве нового лидера была призвана скорректировать, в экономической области – радикально поменять, прежнюю политику. Изменения коснулись как внешнеэкономической политики государства, так и внутренней. Наиболее важным шагом в этой сфере автор считает принятую в сентябре 2017 г. унификацию обменного курса узбекской валюты. В результате этого давно назревшего шага удалось привлечь внимание внешних финансовых институтов и выиграть на внешних рынках до 1 млрд. долл. Помимо этого, Ташкент начал проводить активную транспортную политику, поставив целью сделать страну крупным логистическим центром между Европой и Азией. В тоже время, международные финансовые институты и ВТО стали получать сигналы, что Узбекистан открыт для внешних инвестиций.
Автор считает, что если проводимый курс реформ будет продолжать базироваться на принципах либерализации всех цен, политике поощрения прямых внешних инвестиций, открытой торговли и улучшения отношений в торгово-экономической области со своими соседями, результаты такой политики могут стать впечатляющими и способствовать занятости населения и повышению его уровня жизни.
М.Церетели считает в качестве немаловажного фактора тот факт, что Ш.Мирзиёев, будучи премьер-министром республики с 2003 года, не понаслышке был знаком с проблемами экономики и поэтому его первые шаги были активными и направлены как раз на исправление ситуации в этой области. Узловым местом финансово-экономической стратегии Ш.Мирзиёева автор считает, и неоднократно это подчеркивает, либерализацию экономической жизни страны. Главными бенефициариями этой политики должны будут стать, по замыслу реформаторов, предприятия малого и среднего бизнеса. Всемирный Банк со своей стороны сделал все, чтобы направить стратегию реформ в аграрную сферу РУ.
В целом, автор оценивает ситуацию в Узбекистане, сложившуюся в первые месяцы 2018 года, как позитивную. В течение 2017 года внешние инвестиции удвоились. Ташкент существенно продвинулся в своих переговорах с ВТО по вступлению в Организацию. Но, как точно замечает исследователь, успех или крушение экономических реформ нового руководства будет зависеть не только от шагов в собственно финансово-экономической сфере, а от всего комплекса начинаний, прежде всего в законодательной и юридической области. Собственно говоря, данная взаимозависимость и взаимосвязь нашли отражение в упоминавшейся «Стратегии 2017-2021». Таким образом, подытоживает политолог, перспективы с судьбой начатых реформ в Узбекистане, носят крайне драматический характер и будут иметь не только сильнейшее влияние на дальнейшую судьбу республики, но и на состояние дел во всем регионе Центральной Азии.
Cornell Svante E., Zenn Jacob. Religion and the Secular State in Uzbekistan. – Central Asia-Caucasus Institute & Silk Road Studies Program. – Washington, D.C.: Johns Hopkins University, 2018. – 43 p.
В рамках пристального изучения реформ нового руководства РУ команда Ф.Старра взяла в том числе и проблему ислама в работе «Религия и светское государство в Узбекистане», которую авторы — С.Корнелл и Я.Зенн оценивают как наиболее чувствительную в социально-политической и духовной жизни постсоветского Узбекистана. Именно в связи с этим она не нашла отражение в структуре озвученных новым руководством республики реформ конца 2016 – начала 2017 гг. В историческом экскурсе о роли ислама в культурно-цивилизационном наследии Узбекистана и всего региона авторы достаточно банальны, описывая известные всем востоковедам и исламоведам сюжеты. Это касается и советского периода, когда, по мнению советологов прежнего поколения, регион продолжал якобы оставаться верным своей исламской идентичности. Как представляется, данные авторы в своем слишком коротком эссе взялись осветить неподъемную для работ такого масштаба проблему, которая уже давно освещена в фундаментальных трудах таки востоковедов и советологов как А.Беннигсен и Ш.Лемерсье-Келькежей, М.Олкотт, И.Сванберг, А.Рашид и многих других.
Отдельное место в работе занимает вопрос об «узбекистанской модели» секуляризма. Что под этим понимают авторы, становится ясным далее, по мере изучения эволюции отношений между государством и религией в республике. Еще в Узбекской ССР методом проб и ошибок была выбрана (во многом неосознанно) французская «лаистическая» модель отношения государства к религии (т.е. предпочтение традиционной, официальной с исторической точки зрения религии). В дальнейшем курс был взят на то, что стало именоваться персидским словом «дуниювийе», т.е. светскость, но в рамках исламской исторической традиции. Следствием стал запрет на прозелитизм со стороны христианкой церквей, олицетворяемых русской и корейской общинами. Еврейскую общину спало от давления со стороны властей драматическое падение численности (с 100 тыс. до 10 тыс. чел.) в период с 1991 по 2016 гг. В конечном итоге, считают авторы, Ташкенту удалось сплотить традиционные религии (ислам, православие, иудаизм) для противодействия «импортируемым из-за рубежа» конгрегациям (протестантизму и сектантским движениям).
Естественно, что немало внимания авторы уделяют проблеме роста исламского экстремизма в контексте поставленной проблемы. Рассадником проблемы они считают Ферганскую долину, где наложились друг на друга внутренние и внешние факторы. К последним они относят деятельность иностранных исламских миссионеров из стран Персидского залива, Афганистана и Пакистана. Особое внимание в работе уделяется именно в данном контексте Андижанским событиям 2005 г. Как заключают исследователи, Ш.Мирзиёев постарался сохранить прежнюю правительственную линию на сдерживание распространения экстремизма. Это коснулось таких областей общественной жизни как образование и поддержка т.н. «традиционного ислама». В рамках данной линии в июле 2017 года был обнародован декрет о создании Международного научно-исследовательского центра Имама Бухари. В дальнейшем этот курс был продолжен путем создания новых исламских академий и центров.
Авторы оценивают как историческое выступление Ш.Мирзиёева перед представителями исламского клира 1 сентября 2017 года, в котором президент объявил об освобождении от 16 тыс. до 17 тыс. человек из списков религиозных радикалов. В заключении ученые отмечают, что несмотря на принятые экстренные меры исламистская угроза Узбекистану не снята в повестки дня. Джихадистские группы выходцев из Узбекистана все еще активно действуют на территории Афганистана и Сирии. Поэтому, делается заключительный вывод в исследовании, окончательный выбор еще не сделан. От нового руководства будет зависеть, какую форму сосуществования выберет узбекское государство с религией: светская модель, при которой умеренная ханафитская модель могла бы благополучно существовать? Альтернативой этому могла бы быть только дальнейшая радикализация ислама в республике.
В этой связи автор уповает на «активную и конструктивную роль Запада» и его институтов, которые могли бы оказать поддержку трансформационным процессам в Узбекистане. Однако, из недавней истории мы все знаем прекрасно знаем, чем это может закончиться «конструктивное вмешательство» Запада (хотя бы на примере Андижана). Тем более, что президент Ш.Мирзиёев своим сближением с Москвой и поданным сигналам участвовать в евразийской интеграции уже дал повод для соответствующей геополитической реакции Запада. Остается надеяться, что новый лидер извлечет опыт из ошибок своего предшественника, и не будет играть — подобно И.Каримову — в «движение маятника» между Россией — СНГ/ОДКБ/ЕАЭС и Западом — США/НАТО/ЕС. Чем это заканчивается, все хорошо помнят, в том числе по Андижану и событиям эпохи «цветных революций» на постсоветском пространстве.
Cornell Svante E., Starr S. Frederick, Tucker Julian. Religion and the Secular State in Kazakhstan. — Central Asia-Caucasus Institute & Silk Road Studies Program. – Washington, D.C.: Johns Hopkins University, 2018. – 96 p.
В рамках многолетних исследований Института Центральной Азии и Кавказа (Ун-т Джонса Гопкинса) группа исследователей во главе с проф. Ф.Старром (а также в лице соавторов — С.Корнелла и Дж.Таккера) подготовила помимо Узбекистана аналогичное (но более развернутое) исследование, посвященное уже Казахстану – «Религия и светское государство в Казахстане». Первая часть книги носит название («Развитие религии и государственности в Казахстане»), имеющее, безусловно, исторический характер и затрагивает широкий круг проблем – исламизация, российская колонизация, рост казахского национализма, ситуация в советскую эпоху. Как отмечалось, исламская проблематика напрямую связана с востоковедением.
Авторы исходят из того, что все проблемы, связанные с религиозным экстремизмом в РК, порождены влияем из таких регионов как Северный Кавказ, регион «Афпак» (Афганистан-Пакистан) и сирийско-иракская зона (ИГИЛ). Они отмечают, что казахстанская модель секуляризма противоположна американской, занимающей нейтральную позицию по отношению к различным религиозным сообществам. Казахстанская модель, скорее всего, вдохновляется французским и турецким опытом. Более того, согласно данной модели, религии подразделяются на традиционные и нетрадиционные, причем предпочтение отдается первым. То есть, в республике взята на вооружение концепция «доминирующей религии». Главная дилемма, с которой сталкиваются власти страны, состоит в противоречии на грани конфликта между ханафийским исламом и т.н. «народным исламом», испытывающим влияние суфизма.
Общую линию исследования задает первая часть книги, носящая ретроспективный характер. При этом авторы в самом начале исходят из довольно спорного посыла, что религиозная жизнь казахов (и других народов) на протяжении своей исламской истории испытывала тяжелое давление со стороны сначала российских властей, а затем советского режима. Как следует из материалов книги, основной вопрос в этой проблеме состоит в следующем: как давно и как глубоко укоренился ислам в казахском обществе? В этом вопросе авторы не оригинальны. Еще со времен Чокана Валиханова утвердился тезис (охотно поддержанный советской историографией) о том, что по сути казахи (широкие массы населения, а не элита) никогда не были истинными мусульманами, оставаясь по сути язычниками (культ святых мест, доисламские праздники, шаманизм и т.д.). Речь идет только об элите, которую с большей натяжкой можно было назвать исламизированной. Особенно это касается рода хаджи (кажи), возводящего свое происхождение к основателю ислама и первым халифам. В целом, авторы признают казахский ислам как очень специфический, и как своеобразный синтез с тенгрианством и суфизмом.
Относительно российско-имперского периода истории Казахстана, то авторы придерживаются концепции М.Олкотт, базирующейся на идее, что ислам целенаправленно внедрялся в казахской степи Екатериной Второй (силами татарского клира в противовес радикальному среднеазиатскому исламу) как некая цивилизирующая сила. В итоге в середине XIX века казахи стали объектом двойной исламизации – с севера и юга. Главным событием царской эпохи исследователи считают утверждение казахского национализма. Возникает вопрос о его соотношении с исламским вопросом. Они отмечают появление среди казахской элиты группы светских интеллектуалов (Ч.Валиханов, И.Алтынсарин, А.Кунанбаев), симпатизировавших российскому правлению; второй волной уже в ХХ веке стали будущие алашордынцы – А.Букейханов, А.Байтурсунов, М.Тынышбаев, М.Дулатов, М.Чокаев и др. В период накануне I мировой войны на авансцену политической и духовной жизни края выходят исламистские интеллектуалы – Б.Каратаев, Дж.Сейдалин, С.Лапин. По мнению авторов, в сложные годы революции и гражданской войны победило как идейное течение светское видение будущего для казахского общества. И это не было результатом насильственной большевизации, подчеркивают авторы.
Анализируя советский период в истории Казахстана и всего региона, авторы вольно или невольно повторяют все известные стереотипы прежней советологии. И подводя итоги этой эпохи, прибегают к некой разновидности академического трюка, делая общие для Казахстана и других республик Средней Азии выводы, несмотря на разный, а порой противоположный культурно-исторический и социально-политический контекст между ними. Содержанием следующего постсоветского периода, по мнению исследователей, станет религиозное, идеологическое и политическое соперничество между традиционным ханафитским исламом и салафизмом.
Но на территории Казахстана борются не только «мириады», по выражению авторов, исламских и мусульманских течений и учений. Республика стала также полем для экспансии различных направлений христианства. В такой ситуации православная церковь становится скорее союзником, чем соперником, официального ислама и покровительствующего ему государства. Здесь авторами отмечается феномен «христианского возрождения» в Советском Казахстане. Еще в 1989 году количество зарегистрированных организаций протестантского толка и нетрадиционных течений достигло 671 на фоне всего лишь 46 мусульманских ассоциаций. В этих условиях официальный суннитский ислам ханафитского толка и православие превращаются в естественных союзников друг друга и государства.
Со временем обозначилась тревожная тенденция: проникновение и распространение салафизма было следствием мощной финансовой поддержки со стороны фондов и физических лиц из стран Персидского залива. В данном контексте в книге выделен отдельный раздел, посвященный росту террористической исламистской угрозы с начала 2010-х гг. По оценкам авторов, «вклад» казахстанских исламистов в джихадизм ИГИЛ составляет порядка 400 чел. В качестве противодействия подобным тенденциям стали действия правительства, в том числе и на законодательном уровне, против т.н. нетрадиционных религий и решительная поддержка со стороны государства «традиционных» конфессий, под которыми подразумеваются в первую очередь официальный ислам под юрисдикцией ДУМК и РПЦ, а также иудаизм, буддизм и в меньшей степени – католицизм, подозревающийся в прозелитизме наряду с протестантскими течениями.
Авторы отдельную главу посвятили системе поддержки и защиты государственного секуляризма, на что работают конституционные устои, многочисленные законы и официальные институты: Министерство по делам религий, муфтиат, КНБ, Съезд лидеров мировых и традиционных религий, образовательные учреждения. Резюмируя эту главу, исследователи приходят к выводу, что казахстанская модель секуляризма еще окончательно не сформировалась и находится в процессе эволюции. Эта модель базируется на принципах французского республиканства и антиклерикализма (как советское наследие), включив в себя и пример турецкой светской модели. Но тревожные события последнего десятилетия продемонстрировали, что власти недооценивали степень террористической угрозы и постарались придать динамизм процессу формирования и укрепления светской системы страны.
Ученые отмечают, что казахстанская модель секуляризма привлекает пристальное внимание со стороны Запада в силу геополитической важности этой республики для него. В заключение авторы сравнивают Казахстан с социально-культурной лабораторией по испытанию работающей модели отношений государства и религии. Но, как и влиятельные внешние (прежде всего, западные) силы, так и ведущий сегмент казахстанской элиты, заинтересованы в сохранении светского характера страны. В этой связи стратегической целью становится задача сохранения светского характера законодательства, судебной системы и системы образования.
Что касается уровня религиозности среди казахского и казахстанского населения, то в основной своей массе оно охотно поддерживает либеральный характер религии, межконфессиональный мир и межрелигиозный диалог. От себя добавим, что это и является самым драгоценным наследием советской интернационалистской системы, которую так любят критиковать наши западные коллеги.
Burghart D.L., Sabonis-Helf T. (eds.) Central Asia in the Era of Sovereignty. The Return of Tamerlane? – New York: Lexington Books, 2018. – XXI+515 pp.
Коллективная монография «Центральная Азия в эпоху суверенитета» под ред. опытных экспертов Д.Бургхарта и Т.Сабонис-Хелф призвана охватить 25-летний период постсоветской истории региона, и является продолжением первого тома «Дорогами Тамерлана» указанных исследователей (2004). Поэтому не случайно они поставили подзаголовок ко второму тому – «Возвращение Тамерлана?». Редакторы вынуждены признать, спустя полтора десятилетия, что первый опыт стал не слишком удачным с академической точки зрения (см. нашу рецензию: Казахстан-Спектр. № 2. 2005. С.104-109.). Авторы исходят из того неоспоримого факта, что за этот период республики региона состоялись как суверенные и независимые государства. Но они заметно отличаются друг от друга, осуществляя каждое свой собственный путь в глобальной политике. Они уже не зависят только от России, но имеют собственные интересы в Афганистане, Южной Азии, в отношениях с Китаем, Ираном и другими державами.
Первая часть книги посвящена социальным процессам, которые включают в себя такие проблемы как распространение ВИЧ и СПИД инфекций и их освещение в масс-медиа, возрождение ислама, правовые реформы, внешняя (трудовая) миграция, пограничные проблемы и т.д. Но двум вопросам явно отдается предпочтение: политическое развитие внутри региона и трансграничные проблемы.
Вторая часть монографии адресована вопросам экономического развития и связанных с ним аспектов безопасности (базарной торговле и неформальной, криминальной экономике), энергетическому развитию, роли анклавов в Ферганской долине и развитию государственных военных структур. Целью второй части является установить взаимосвязь между экономическим развитием и безопасностью, а также изучение факторов, способным подорвать их обоих. Третья часть исследования рассматривает специфику развития каждого из государств региона, фокусируясь на основных особенностях. Для Казахстана это дилемма выбора между евразийской и центральноазиатской интеграцией; для Киргизстана – эксперименты с внедрением демократии; для Таджикистана – проблема Рогунской ГЭС и в целом развития гидроэнергетики; для Туркменистана – поиски внешних инвесторов для нефтегазовой промышленности; и наконец, для Узбекистана – сложный узел борьбы с коррупцией и весь комплекс вопросов внутреннего управления страной и обществом.
Авторы не скрывают в финале исследования, что книга рассчитана на круг специалистов не широкого профиля, а узких специалистов. Работа также призвана помочь руководству США сформировать эффективную политику в отношении региона. По их мнению, книга является в большей степени моментальным снимком текущего момента, «выстрелом на вскидку», использую их собственное выражение. Авторы объясняют также, почему в названиях обоих изданий фигурирует имя Тамерлана, который, как они считают, является общепризнанной фигурой мирового масштаба, сделавшего регион частью глобальной политики. Остается пожелать издателям, что вторую часть не постигнет судьба первого тома.
Spaiser O.L. The European Union’s Influence in Central Asia. Geopolitical Challenges and Responses. – New York: Lexington Books, 2018. – XXI+245 pp.
Книга Ольги Спейсер «Влияние Европейского Союза в Центральной Азии: геополитические вызовы и ответы», как следует из названия, посвящена глобальному эффекту европейской геополитики. Автор исходит из того, что Центральная Азия по-прежнему привлекает внимание мировых держав своими богатыми энергетическими ресурсами и важным географическим положением. По мнению исследовательницы, Россия, Китай и Евросоюз рассматривают данный регион в качестве незаменимого инструмента сохранения своего влияния на Евразию. В условиях жесткой конкуренции и скромного бюджета на освоение региона, ЕС не оставляет попыток играть роль влиятельного игрока, хотя его лидерство оставляет больше вопросов. В отличие от других стран бывшего соцлагеря («посткоммунистических регионов» — на западном жаргоне), ЕС не в состоянии придать привлекательность своей политической модели и рискует быть оттесненным на обочину другими глобальными державами. Поэтому автор задается вопросом: как Евросоюзу расширить свое влияние во враждебном геополитическом окружении, какую стратегию ЕС должен избрать, чтобы стать актором, с которым считаются?
Композиционно монографии состоит из трех частей, первая из которых посвящена Европейскому Союзу как глобальному актору. Автор выделяет три уровня глобального влияния ЕС (экономический, политический и институциональный). Вторая часть «ЕС в ЦА» рассматривает причины и ход появления и внедрения Евросоюза в регионе. Здесь присутствуют вопросы европейской озабоченности проблемами безопасности, т.к. регион является, по мнению Брюсселя, «входной дверью» в Европу и находится по соседству с проблемы государствами (Пакистан, Афганистан, Иран). Следующий раздел посвящен формированию европейской стратегии в отношении ЦА, исходящей из того факта, что регион представляет собой «дальнего соседа» (в отличие от республик европейской части СНГ и Закавказья). Автор подробно рассматривает в третьем разделе составные части стратегии ЕС – ее дискурс, инструменты и рецепты. Последняя глава второй части возвращает нас к более широкому геополитическому контексту политики ЕС в ЦА, согласно которому Евросоюз играл последовательно две роли: как участник соревнования за влияние и осуществления «параллельного влияния» (по-видимому, автор имеет в виду поддержку Евросоюзом политики США, НАТО и других институтов коллективного Запада).
Третья часть книги повествует об амплуа Евросоюза в качестве «консультанта» по вопросам центральноазиатской безопасности. Здесь выделяются три направления: пограничные проблемы, кризис системы управления и водные конфликты. Как считает автор, пример Центральной Азии должен был показать имидж ЕС в качестве нейтрального партнера стран региона без каких-либо геополитических амбиций. Таким образом, О.Спейсер фактически вынуждена признать, что ЕС превратился в игрока второго плана, выступающего в качестве «консультанта» и поддерживающего соответствующий имидж «честного брокера» (т.е. без геополитических претензий). Евросоюз не выступает в регионе в качестве одной из великих держав, и не желает стать ею. Однако, ЕС действует в тех областях, которые игнорируют другие державы и к которым относятся такие сферы как границы, управление и водная безопасность. Таким образом, волей-неволей Евросоюз превратился в геополитического игрока второго плана, несмотря на громогласные заявления и претензии 1990-х годов, вызванные эйфорией от распада СССР. Однако крушение европейских амбиций произошло не благодаря доброй воле Брюсселя, а скорее вопреки ней. Данная ситуация была продиктована имманентной политической слабостью и геополитическим бессилием ЕС, шаткостью собственных институтов и отсутствием внятной внешнеполитической стратегии.
Paramonov V., Strokov A., Alschen S., Abduganieva Z. European Union Impact on Central Asia: Political, Economic, Security and Social Spheres (European Political, Economic, and Security Issues). — New York: Nova Science Publishers, 2018. – 131 p.
Среди комплексных исследований, посвященных вопросам присутствия ЕС в регионе в последние годы, внимания заслуживает работа «Влияние Европейского Союза на Центральную Азию: обзор, анализ и прогноз», написанная Владимиром Парамоновым совместно с Алексеем Строковым и Зебинисо Абдуганиевой. Авторы книги – широко известные специалисты из Узбекистана, эксперты в вопросах развития международных отношений на центральноазиатском пространстве, региональной безопасности и интеграционных процессов в ЦА, участники множества тематических мероприятий. Руководитель творческого коллектива В. Парамонов – основатель аналитической группы «Центральная Евразия».
Книга была опубликована в 2017 г. при поддержке Фонда им. Фридриха Эберта в г. Алматы (Парамонов В.В., Строков А.В., Абдуганива З.А.. Влияние Европейского Союза на Центральную Азию: обзор, анализ и прогноз. Под общей редакцией и руководством Парамонова В.В. – Алматы: Фонд им.Фридриха Эберта, 2017 год. – 117 с.), а в январе 2018 г. американское издательство Nova Science Publishers выпустило англоязычную версию данного исследования. Работа являет собой попытку аналитического осмысления итогов европейско-центральноазиатского сотрудничества с первой половины 1990-х гг. по настоящее время в разрезе четырех ключевых областей: политики, экономики, безопасности и социальной сферы. В рамках исследования авторы ставят перед собой задачу выявления наиболее существенных факторов, способствующих укреплению или ослаблению роли Европейского союза в каждой из пяти республик ЦА и в регионе в целом. Последовательно раскрывая характер европейской политики, эксперты приходят к выводу о том, что позиции ЕС в Центральной Азии не просто незначительны и неустойчивы, но продолжают заметно снижаться.
Хотя авторский коллектив не выделяет конкретных хронологических этапов европейской политики в Центральной Азии, в общей нисходящей динамике однозначно прослеживаются два периода активности Брюсселя в регионе. Первый из них пришелся на середину 1990-х гг., когда после распада СССР республики ЦА упорно стремились к развитию политических и экономических отношений с Западом, воспринимая Европу как «идеального партнера». Тогда были заложены основы двусторонней нормативно-правовой базы. Второй этап роста европейского влияния в Центральной Азии обозначился в первой половине 2000-х гг. и стал закономерным следствием начала военных действий в Афганистане и усиления роли США во внутрирегиональных процессах. Именно на фоне американского присутствия в регионе ЕС смог создать и продвинуть широкий спектр политических и образовательных программ (ЕИДПЧ, ИСР, ИС, БОМКА, TEMPUS, Erasmus Mundus и др.), наладить диалог в сфере безопасности, а также закрепиться в нефтегазовом секторе Казахстана и Туркмении, нарастив внешнеторговый оборот за счет импорта центральноазиатских углеводородов. Вместе с тем, очевидно, что достигнутыми результатами, особенно в сфере безопасности, Брюссель обязан, прежде всего, тесной кооперации с Вашингтоном.
Так, говоря о Казахстане, авторы указывают, что «крайне ограниченные военные возможности ЕС исключают даже теоретическую вероятность появления у Евросоюза каких-либо устойчивых позиций в Казахстане (например вне рамок НАТО и/или в отрыве от стратегии США в регионе)». В связи с этим охлаждение интереса США к Центральной Азии после прихода к власти Д. Трампа и смещение внешнеполитического вектора Вашингтона ограничивают потенциал роста роли ЕС. На этом фоне значимым фактором, отчасти способствующим сохранению присутствия Брюсселя в ЦА, по мнению авторов, остается многовекторная политика самих государств региона, хотя ее влияние на двустороннее сотрудничество в книге представлено неоднозначно. С одной стороны, эксперты подчеркивают, что заметный импульс европейско-центральноазиатскому взаимодействию придавали попытки республик сбалансировать влияние России в регионе и выйти за рамки завязанных на Москву экономических и политических связей.
В то же время авторы признают, что в большинстве случаев отдельные попытки центральноазиатских республик сблизиться с Западом носят символический характер и скрывают чисто финансовый интерес в получении европейских инвестиций и материальной помощи. Таким образом, в целом работа отличается критическим подходом к оценке роли Европейского союза в Центральной Азии. Авторы признают и подчеркивают слабость позиций Брюсселя в регионе, обусловленную как влиянием внешних факторов, так и собственными недоработками европейских властей. В материале ярко выделены сильные и слабые стороны европейской политики на данном направлении и представлен комплексный обзор тенденций ее развития. Однако в то же время книга содержит несколько дискуссионных моментов. В частности, на наш взгляд, недостаточно полно представлен фактор Китая в регионе и фактически отсутствует оценка реальных перспектив взаимодействия ЕС с Центральной Азией в контексте растущего присутствия там Пекина.
Несколько спорны и тезисы авторского коллектива об отдельных успехах Европейского союза. Кроме того, к числу достижений ЕС в Центральной Азии авторы относят изменения в политической системе Туркмении, отмечая сдвиг «от фактически тоталитарного режима (при президенте С. Ниязове) к более мягкому авторитаризму с формальными элементами демократического государства». Вызывает некоторые сомнения и оценка экономического присутствия Европейского союза в Центральной Азии. Кроме того, в работе слабо представлена ответная реакция ЕС на продвижение евразийской интеграции, включая создание Таможенного союза и Евразийского экономического союза. Среди прочего после прочтения книги остается целый ряд открытых вопросов. Так, было бы интересно узнать мнение авторов о разнице в целях и результатах Стратегий ЕС в Центральной Азии в 2007 и 2014 гг., а также получить оценку возможных направлений политики Брюсселя в регионе в рамках разрабатываемой стратегии от 2019 г.
В целом, несмотря на выделенные недочеты, книга позволяет сформировать общее представление о характере европейской политики в отношении Центральной Азии и ближайших перспективах ее развития. Таким образом, после знакомства с работой, остается стойкое впечатление, что вопреки всем имеющимся договоренностям и программным и стратегическим документам, Европейский союз фактически не имеет конкретной, целостной и единой для всех или хотя бы большинства европейских государств стратегии в Центральноазиатском регионе.
Starr S. Frederick, Cornell Svante E. (eds.) The Long Game on the Silk Road: US and EU Strategy for Central Asia and the Caucasus. – Lanham (MD), Boulder (CO): Rowman & Littlefield, 2018. – 160 p.
Еще одно издание касается стратегии Евросоюза в Центральной Азии в контексте политики Запада в регионе, подготовленное под редакцией проф. Ф.Старра и его шведского коллеги С.Корнелла – «Долгая игра на Шелковом пути: стратегия США и ЕС в Центральной Азии и на Кавказе». Авторы исходят из того, что западная политика, олицетворяемая Соединенными Штатами и Евросоюзом, в обоих регионах перманентно наталкивалась на концептуальные и структурные препятствия. Это стало следствием той линии, которую стал проводить Запад в отношении национальных республик СССР, начиная с принятия Хельсинского Акта 1975 года. Действуя по нескольким направлениям – на политическом, экономическом и демократическом, эта политика неизбежно приняла нескоординированный характер. Доминирование категорий демократии и прав человека в стратегии Запада над собственными прагматическими и геополитическими интересами приняло антагонистический и контрпродуктивный характер, заключают исследователи.
То есть, отмечают авторы, вместо того, чтобы сосредоточиться на помощи новым независимым государствам в области повышения качества управления и строительства институтов, направленных на верховенство закона и продвижения демократии на долгосрочную перспективу, западные игроки увлеклись критикой местных режимов и их переделкой. Они также дали себя вовлечь в геополитическую борьбу вокруг этих регионов (или сами спровоцировали ее?), чрезмерно преувеличивая значение данных регионов. В завершении редакторы подчеркивают тот факт, что целью Запада и самих государств центральноазиатского и кавказского регионов является построение суверенных, экономически развитых и эффективно управляемых моделей. И главное, по мнению авторов, эти страны способны развить и сохранить светскую модель государства, которая может стать примером для всего мусульманского мира. Таким образом, из-за нарочитой академичности издания выглядывают прежние уши геополитики в стиле «Большой игры», главная (и не всегда афишируемая) цель которой – сохранение т.н. «геополитического плюрализма» (выражение З.Бжезинского) в Евразии. При расшифровке это означает недопущение Западом возрождения политической, а на нынешнем этапе – экономической сплоченности стран Внутренней Евразии и их интеграции под эгидой и патронажем российского (ЕАЭС), а теперь и китайского (Один пояс, один путь) проектов. В крайнем случае, Запад готов подтолкнуть бывшие и некогда развитые социалистические республики Советского Союза в объятия отсталого мусульманского мира.
Starr S.F., Cornell S. Modernization and Regional Cooperation in Central Asia: A New Spring? – Central Asia-Caucasus Institute & Silk Road Studies Program. – Washington, D.C.: Johns Hopkins University, 2018. – 66 p.
Помимо работы по Узбекистану Ф.Старр и С.Корнелл подготовили в 2018 году еще одно исследование – «Модернизация и региональная кооперация в Центральной Азии: новая весна?». Авторы исходят из того, что за последние два года «над регионом пронесся новый ветер регионализма». Центральноазиатские лидеры стали более охотно и свободно координировать свои действия в области региональной интеграции. В качестве важнейшего события авторы рассматривают встречу лидеров РК и РУ в Астане в марте 2018 г. Они делают смелое предположение, что корни региональной кооперации следует искать в позднесоветский период еще с брежневских времен, поскольку лидеры среднеазиатских республик были якобы вынуждены координировать свои действия в ответ на растущее давление со стороны Москвы.
Исследователи обращают внимание на тот факт, что попытки региональной интеграции в 2001-2005 гг. были фактически сорваны Россией, развернувшей свой проект евразийской интеграции. Однако через десять лет ситуация изменилась. В качестве благоприятных факторов, повлиявших на ускорение региональной интеграции, авторы указывают на такие, как стартовавшие в 2015 в Казахстане серьезные политические и экономические реформы, приход в 2016 г. в Узбекистане нового лидера Ш.Мирзиёева, а также изменившуюся роль Афганистана в регионе, который в 1990-е годы был источником озабоченности, а сегодня представляет собой потенциальный мост для сотрудничества стран региона с Южной Азией.
Чтобы подчеркнуть глубокие исторические корни общей судьбы региона, авторы по ходу изложения материала делают экскурс в происхождение и суть терминов «Центральная Азия», «Средняя Азия», «Туран/Туркестан» и др. В целом, исследователи ищут корни региональной интеграции в глубокой древности, начиная с противостояния и взаимосвязи кочевого и оседлого миров. Но реальное начало интеграции в Средней Азии они видят в советской эпохе во время правления Л.Брежнева, Ю.Андропова и К.Черненко. К событиям, повлиявшим в той или иной степени на развитие региональной интеграции, ученые относят такие как первые робкие попытки создать некие формы объединения в конце 1990-х – начале 2000-х годов (ЦАС, ОЦАК, Центразбат, ЗСЯО). К этому разряду относится попытка в 2005 г. создать некое подобие организации ЦА+Япония, а также выдвинутая в том же году самим же Ф.Старом идея «Расширенной Центральной Азии».
Важнейшей особенностью данного издания является сравнительный анализ и поиск оптимальной формы интеграции для региона ЦА. Авторы последовательно рассматривают такие интеграционные формы как АСЕАН, Северный Экономический Совет, Вышеградская группа и МЕРКОСУР. Наиболее предпочтительной формой для Центральной Азии исследователи считают АСЕАН, хотя, по их мнению, кое-что полезное страны региона могли бы заимствовать из опыта других организаций, в первую очередь Северного Совета. Но центральную и первоочередную задачу эксперты видят в создании необходимой институционной базы для успешной региональной интеграции в Центральной Азии.
Levy-Sanchez S. The Afghan-Central Asian Borderland: the State and Local Leaders. – London: Routledge, 2017. – 182 p.
Исследование Сьюзен Леви-Санчес «Афганско-центральноазиатское пограничье: государство и местные лидеры» носит преимущественно этнографический характер и посвящена народности памирских таджиков, которых автор изучала в полевых условиях по обе стороны границы. Своей целью она поставила установить взаимосвязь между обеими частями одной народности. По ее мнению, данный процесс осуществляется и контролируется местными лидерами. Эту идею исследовательница закладывает в основу своей работы в качестве концептуальной основы. Как считает автор, указанное явление имеет многовековую историю. Вторая глава книги носит концептуальный характер; третья глава изучает историческую эволюцию Бадахшанского региона; в четвертой главе выясняется связь между историческими мифами и выросшими на их основе историческими нарративами. К сожалению, автор уделила всего десять страниц трагедии гражданской войны, которая серьезно коснулась населения региона через массовое насилие. Пятая глава исследования описывает социальную структуру региона: шестая глава посвящена строительству пограничной инфраструктуры, в т.ч. с помощью зарубежных программ. И наконец, последняя — седьмая глава изучает влияние наркоторговли и транзита на социальные процессы. Как представляется, данное исследование носит новаторский характер, поскольку большинство предшествующих работ аналогичного характера, как правило, посвящались таджикскому населению Ферганской долины.
Pelkmans M. Fragile Conviction: changing ideological landscapes in urban Kyrgyzstan. – Ithaca: Cornell University Press, 2017. – XVI+213 pp.
Книга М.Пелкманса «Гибкая убежденность: изменение идеологического ландшафта в киргизской городской среде», по мнению многих критиков, носит амбициозный характер. Автор поставил целью на концептуальном уровне показать исторический процесс, в ходе которого «коллективные идеи набирают силу, а затем теряют ее». В качестве объекта исследователь выбрал постсоветскую Киргизию. В рамках своей проекта Пелкманс немало места уделяет исламской и в целом религиозной проблематике. На восприятие автором подобного контекста повлиял его собственный опыт: в первой половине 2000-х годов он работал в составе группы Института М.Планка по заданию ЮНДП по изучению социальной антропологии. Исследователь связывает возникновение коллективной идеологии в разрухе 1990-х годов, ее усиление проявилось в «революциях» 2005 и 2010 гг., а спад – с разочарованием их результатов в 2010-е гг. В качестве наглядного примера социального разочарования и политической апатии социолог выбрал Кокджангак, бывший некогда развитым угледобывающим центром и типичным примером социалистической модернизации. Данный пример автор распространяет на всю республику, хотя этот метод может вызвать немало нареканий в академической среде, поскольку политические и социальные процессы в Киргизстане в постсоветскую эпоху носили сложный и комплексный характер, вытекающий из сочетания регионально-географического, демографического, этнического и экономического факторов.
Laruelle M. (ed.) Tajikistan on the Move. State Building and Societal Transformations. – New York, London: Lexington Books, 2018. – 336 p.
М.Ларюэль вновь вернулась к таджикской проблематике в новой коллективной монографии под ее редакцией – «Таджикистан в движении: государственное строительство и социальная трансформация». В работе дается краткий экскурс в новейшую историю республики, причем потери в гражданской войне оцениваются в 50 тыс. чел. Рассматривая геополитическое и международное положение Таджикистана, исследовательница исходит из того, что, несмотря на свою языковую и историческую близость к Ирану, страна разделила общую судьбу всех государств региона. То есть, Россия остается основным проводником в сфере безопасности, а Китай – главным инвестором.
Другой спецификой Таджикистана является массовая трудовая миграция в Россию. Ее уровень (1 млн. чел. из 8 млн. населения) остается одним из самых высоких в мире. Данное явление самым прямым образом влияет на экономическую структуру страны (миграция обеспечивает половину ВВП) и социальные процессы. Еще одной важнейшей специфической чертой является роль ислама в жизни населения.
Первый раздел монографии рассматривает наиболее критические вопросы, касающиеся природы таджикского политического режима, его стабильности, механизмы легитимизации власти и условия для ее централизации. Во второй части работы изучается то, что авторы называют «социальной фабрикой», подразумевая под этим термином местную руральную специфику, социальную незащищенность населения, бедственное положение в здравоохранении и гендерные отношения. Третья часть книги посвящена проблемам идентичности и ее эволюции. До тех пор, пока таджикский режим продолжает контролировать национальные нарративы, включая собственную интерпретацию причин и хода гражданской войны, будет обеспечиваться его относительная стабильность. В этих условиях, заключают авторы, сфера миграции и ее представители остаются практическими единственными носителями тенденции к трансформации социальной структуры и культурных ценностей.
Quenzer K, Syed M, Yarbakhsh E. Emerging Scholarship on the Middle East and Central Asia. Moving from the Periphery. – New York, London: Lexington Books, 2018. – 224 p.
Написанная рядом авторов в рамках Лексингтонской серии работа «Возникающая школа по Среднему Востоку и Центральной Азии: движение с периферии» носит достаточно необычный характер. Она показывает, как трактуют исторические и современные события в этом обширном регионе различные научные (или религиозные) школы в странах Перидского Залива, Саудовской Аравии, Иране, Турции, Афганистане (афганские переселенцы в ИРИ), Сирии, Центральной Азии и Китае. В целом данный коллективный труд носит мозаичный, бесконцептуальный характер.
Toward a New Social Contract: Taking on Distributional Tensions in Europe and Central Asia. The World Bank. – Washington: Bernan Distribution, 2018. — 246 p.
Promoting Economic Growth and Resilience in Europe and Central Asia. The World Bank. – Washington: Bernan Distribution, 2018. — 220 p.
Martin Mercedes Vera; Jardak Tarak; Tchaidze Robert; Trevino Juan P., Wagner Helen W. Building Resilient Banking Sectors in the Caucasus and Central Asia. International Monetary Fund. – Washington: Bernan Distribution, 2018. — 49 p.
Kunzel Peter J.; Imus Phil De; Gemayel Edward R.; Herrala Risto; Kireyev Alexei P., Talishli Farid. Opening Up in the Caucasus and Central Asia. International Monetary Fund. – Wshington: Bernan Distribution, 2018. — 59 p.
Gemayel Edward R.; Ocampos Lorraine; Ghilardi Matteo, Aylward James. A Growth-Friendly Path for Building Fiscal Buffers in the Caucuses and Central Asia. International Monetary Fund. – Washington: Bernan Distribution, 2018. — 55 p.
Tamirisa Natalia T. and Duenwald Christoph. Public Wage Bills in the Middle East and Central Asia. International Monetary Fund. – Washington: Bernan Distribution, 2018. — 90 p.
Следует отметить, что в течение 2018 года такие международные финансовые институты как Всемирный Банк и МВФ регулярно публиковали собственные аналитические и статистические обзоры, посвященные социально-экономическим процессам, состоянию и развитию финансово-банковской сферы, потребительским рынкам, торгово-экономическим отношениям и инвестиционной политике в странах Центральной Азии, Кавказа и Восточной Европы. С научной и политологической точки зрения данные издания представляют мало интереса, но являются полезными источниками и статистическим подспорьем для исследователей соответствующих областей экономического развития государств ЦА.
Ardi Kia. Central Asian Cultures, Arts, and Architecture. Inner Eurasia from Prehistory to the Medieval Golden Ages. — New York, London: Lexington Books, 2018. – 150 p.
По традиции мы завершаем наш обзор литературой по истории региона. В данном случае речь идет о книге Арди Киа (содиректор программы исследований по Центральной и Юго-Восточной Азии университета Монтаны) «Центральноазиатские культуры, искусства и архитектура. Внутренняя Евразия с древнейшей истории до золотого века Средневековья». Данное исследование является продолжением (по-видимому, расширенным переизданием) предыдущего исследования данного автора с почти аналогичным названием — «Центральноазиатские культуры, искусства и архитектура» (Ardi Kia. Central Asian Cultures, Arts, and Architecture. — New York, London: Lexington Books, 2016. – 128 p.).
Исследование, состоящее из 10 глав, включает в себя своеобразное путешествие во времени. В фокусе ученого – анализ истории всех значимых культур, видов искусств, археологических и архитектурных памятников региона. При этом исследователь комбинирует письменные источники с материальными результатами археологических раскопок доисторических, древних и средневековых городищ, добавляя данные из литературы на русском, китайском и других языках. Автор особо отмечает креативность местных творцов, о какой эпохе бы ни шла речь, которым удалось создать и оставить человечеству бессмертные творения.
В структурном плане ученый рассматривает следующие этапы: исторический обзор раскопок и соответствующих исследований (1 гл.); памятники палеотической эры (2 гл.); энеолитический период и медный век 3500-1700 гг. до н.э. и его составляющие – артефакты гончарного искусства и металлургии (3 гл.); степная бронза северных культур (4 гл.); железный век и установление первых империй (5 гл.); искусство восточных сатрапий Бактрии и Кушанской империи (6 гл.); цивилизационный взрыв в южной части Централььной Азии в бронзовую эпоху (7 гл.); искусство Парфии (8 гл.); зарождение и влияние государственной религии на официальное и религиозное искусство в империи Сасанидов (9 гл.); искусство Согдианы (10 гл.).
Таким образом, появление книги А.Киа носит весьма полезный и, несомненно, познавательный характер для западной аудитории, показывает широкой публике величественное историко-культурное прошлое региона. Хотя очевидно, что с научной точки зрения данное издание не скажет ничего нового специалистам в области культурологии нашего региона.
* * *
Таким образом, очевидно, что и в 2018 году интерес к нашему региону в зарубежной политологии, прежде всего – западной, не падает. Но в тоже время наблюдается смещение акцентов, что вполне объективно. Спустя год после смены руководства в Ташкенте на первый план среди западных исследователей выходит Узбекистан, в котором разворачиваются давно назревшие (и перезревшие) реформы. Но судьба этих реформ пока непредсказуема, что подтверждается опытом 25-летнего периода правления И.Каримова. Тем не менее, Запад уже озвучил (в т.ч. через указанных политологов) свои прямые и косвенные интересы, связанные с дальнейшим развитием Узбекистана, его отношениям с великими евразийскими державами (РФ и КНР) и прямыми соседями по Центральной Азии. В любом случае, на наших глазах открывается новая и интересная глава в современной истории этой республики. И зарубежные наблюдатели вносят свой вклад в освещение и раскрытие сути происходящих политических процессов.