Лаумулин М.Т. Современный Туркменистан в поисках выхода из транспортно-коммуникационной ловушки

Туркмения, с населением около 5,5 млн. человек, занимает 4-е место в мире по запасам газа (оцениваются в 19,5 трлн. куб. м). С обретением независимости экспорт «голубого топлива» стал основой экономики республики, и, начиная с середины 1990-х годов, диверсификация маршрутов его поставок на внешние рынки приобрела приоритетное значение во внешней политике Ашхабада. В этот период зародились планы строительства газопровода в Южную Азию (ТАПИ) и Транскаспийского газопровода (ТКГ) в Европу. На протяжении последних десятилетий эти проекты оставались на уровне деклараций о намерениях, однако в последнее время они стали приобретать реальные очертания.

I.Международные связи Туркменистана

В последние годы Туркмения переживает серьезные экономические трудности, которые, как считают эксперты, могут привести к тяжелым социально-политическим последствиям. Пик экономического кризиса пришелся на 2014–2016 гг. и в решающей степени был обусловлен сокращением доходов от продажи газа – основного источника поступлений в бюджет страны. Это было обусловлено не только снижением мировых цен на углеводороды, но и сокращением объема экспортных поставок туркменского газа.

Придя к власти в 2006 году, Г.Бердымухамедов тем не менее сохранил полный контроль над ситуаций. Внутренняя оппозиция в стране не возникает, а внешняя оппозиция, из давно покинувших страну чиновников и интеллигентов, не имеет в стране никаких позиций. Это, впрочем, не означает, что в Туркменистане не может быть неожиданностей.

Наиболее значимыми госпрограммами в экономической сфере являются: Национальная программа социально-экономического развития Туркменистана на 2011-2030 гг.; Национальная программа Президента по преобразованию социально-бытовых условий населения сел, поселков, городов этрапов и этрапских центров на период до 2020 г.

За годы президентства Г.Бердымухамедова картина газового экспорта значительно изменилась. Главным партнером стал Китай. Как считают эксперты, Г.Бердымухамедов не внес ничего принципиально нового в туркменскую внешнюю политику. На фоне развернувшейся в 2000-е гг. борьбы за туркменский газ и маршруты его транспортировки Запад стал более лояльным к туркменскому президенту. Корректировки в политической системе страны спешили объявить демократическими реформами в правильном направлении. Г.Бердымухамедову сумел удержать баланс и в отношениях с региональными игроками (Турцией, Ираном, монархиями Персидского залива) и добился огромного прогресса в отношениях с Китаем. Напряженность в отношениях с Азербайджаном и Узбекистаном была снята, хотя потенциал для их ухудшения остается. Но главным вопросом для безопасности Туркменистана остается Афганистан.

Провозглашенная странами Центральной Азии многовекторность внешней политики вовсе не тождественна ее равновекторности. Туркменистан уделяет важное значение (несмотря на паузу в отношениях) стратегическому партнерству с Россией, в т.ч с ее отдельными регионами, крупнейшими промышленными, научно-образовательными и культурными центрами. В настоящее время во внешнеполитической деятельности Ашхабада резко обозначилось преобладание восточного вектора, связанное, в первую очередь, с превращением Китая в главного партнера Туркмении. Туркменистан из всех, пожалуй, стран региона ЦА является наиболее приверженным сторонником китайского проекта «Экономического пояса Шелкового пути» (Один пояс, один путь) как новой модели регионального сотрудничества, проявляет готовность к взаимодействию на этом направлении и участвует в проводимых КНР мероприятиях.

Турция, хотя и не является ближайшим соседом по региону, – особый стратегический партнер, с которым Туркменистан связывает общность истории, культуры, языка, духовных ценностей. В отношениях с Афганистаном основным приоритетом туркменской внешней политики остается поддержание добрососедских отношений, а ключевой темой переговоров являются перспективы наращивания двусторонних связей в экономическом секторе, а также в сфере ТТИ и ТЭК. В двусторонних отношениях с Ираном приоритетными направлениями сотрудничества обозначены ТТИ, торгово-экономическая сфера, строительство, текстильная отрасль, химическая промышленность, сельское хозяйство, производство продуктов питания и др. Большое внимание уделяется активизации деловых отношений на уровне малого и среднего бизнеса.

Ашхабад уделяет первостепенное внимание развитию отношений дружбы и взаимовыгодного сотрудничества со странами СНГ. В связи с церемонией открытия железной дороги «Казахстан–Туркменистан–Иран», между двумя странами были подписаны: соглашение о сотрудничестве в сфере морского транспорта, меморандум о создании международной транзитной телекоммуникационной системы «Туркменистан – Казахстан», соглашение о создании делового совета, соглашение о сотрудничестве между Балканским велаятом Туркменистана и Мангистауской областью Казахстана и др. С Бишкеком была достигнута договоренность о поддержке проекта строительства газопровода по маршруту «Туркменистан – Узбекистан – Таджикистан – Кыргызстан – Китай». Стороны договорились также активизировать совместную работу в сфере производственной кооперации, АПК, связи и коммуникаций – как по линии госструктур, так и бизнес-сообществ двух стран, выйти на новые перспективные направления сотрудничества.

В ходе переговоров была достигнута договоренность о координации действий в вопросах борьбы с экстремизмом, трансграничной организованной преступностью, наркотрафиком. Наблюдается в последние годы интенсификация отношений между Ашхабадом и Душанбе. Таджикистан закупает у Туркменистана нефтепродукты, сжиженный газ, рафинированное хлопковое масло, цемент. В свою очередь, Туркменистан импортирует из Таджикистана товары народного потребления, алюминий и изделия из него, сельскохозяйственную продукцию. Приоритетным направлением развития двустороннего сотрудничества РТ с РУ является сфера ТТИ, в частности трансфера и транзита.

Основным направлением взаимовыгодного сотрудничества Туркменистана и Беларуси является торговля. Приоритеты двустороннего сотрудничества включают такие направления, как химическая промышленность, машиностроение, металлургия, текстильная и пищевая индустрия, сельское хозяйство, культурно-гуманитарные связи, прежде всего в области образования, науки и прикладных исследований, медицины и здравоохранения. С Азербайджаном основная сфера двустороннего сотрудничества – ТЭК и диверсификация маршрутов транспортировки природного газа, в т. ч. прокладка транзитных газопроводов.

Важнейшим направлением внешнеполитической стратегии Туркменистана является налаживание продуктивного диалога с государствами АТР. Среди этих стран необходимо особо от­метить Республику Корею, которая активно взаимодействует с Туркменистаном в области энергетики, транспорта и в сфере высо­ких технологий. Туркменистан проводит чрезвычайно активную внешнюю политику и ставит пе­ред собой очень масштабные задачи, осу­ществить которые в одиночку было бы не под силу даже и более крупному индустриально развитому государству. Туркменистан предпочитает двусторонний формат партнерства, но, в то же время, многие из реализуемых амбициозных проектов, особенно в ТЭК и ТТИ возможны только в многостороннем формате и с поддержкой региональных партнеров.

II.Транспортно-коммуникационная стратегия Туркменистана

Энергетические и транспортные проекты при этом находятся на особом контроле у туркменского президента. Эти проекты имеют для Г.Бердымухамедова не только экономическое и коммерческое значение, они уже стали важной геополитической игрой. Причем туркменский президент имеет весьма амбициозное видение роли Туркменистана и своей личной роли в региональной геополитике. Пока он хорошо лавирует в мире региональных и глобальных противоречий. В транспортной отрасли национальная программа призвана не только создать развитую сеть транспортных артерий внутри страны, но и вывести на качественно новый уровень экономическое и торговое сотрудничество между странами Азии и Европы. ТЭК Туркменистана – это, как видится Ашхабаду, не только стратегически значимая составляющая национальной экономики, но также важное звено формирования глобальной системы энергетической безопасности.

Введенная в эксплуатацию транснациональная железнодорожная магистраль Казахстан — Туркменистан – Иран способна транспортировать до 10-12 млн. тонн грузов и создает возможность подключения к транспортной инфраструктуре в восточном и южном направлениях с выходом на активно развивающиеся рынки. Туркменистан считает, что необходимо сосредоточить усилия на максимальной реализации потенциала, открывающегося перед государствами Центральной Азии и Каспийского региона в связи с осуществлением этих крупных транспортных проектов. Использование возможностей железных дорог Казахстан – Туркменистан – Иран и Туркменистан – Афганистан — Таджикистан в контексте оптимизации транспортных потоков на евразийском пространстве, а также комбинированного автомобильного, железнодорожного и морского сообщения с учетом большого потенциала транспортно-коммуникационной сети Центрально-Азиатского, Каспийского, Черноморского и Балтийского регионов имеет большое значение в целях эффективного функционирования коридоров Юг – Север и Восток – Запад.

Кроме этого, в железнодорожной сфере Туркменистаном и его партнерами уже реализован ряд крупных проектов – строительство железной дороги Теджен — Серахс — Мешхед, открывшей кратчайший выход на транспортную сеть Ирана, Турции, Ближнего и Дальнего Востока, железнодорожного моста Керки – Керкичи, перекинутого через крупнейшую водную артерию региона – реку Амударья, и др. Помимо наращивания потенциала международного железнодорожного сообщения, новые стальные магистрали способствуют динамичному развитию и внутренних регионов страны. Построены такие важные железнодорожные артерии, как Теджен – Серахс, Дашогуз – Куняургенч, железнодорожная линия Ашхабад – Каракумы – Дашогуз, построена вторая железнодорожная линия Туркменабат – Керки.

Следует подчеркнуть значение для Ашхабада проекта ТАПИ в качестве очередного действенного шага в реализации энергетической стратегии Туркменистана, ключевыми аспектами которой являются комплексная модернизация национального ТЭК, наращивание его потенциала с расчетом на перспективу, создание диверсифицированной системы транспортировки энергоносителей на мировые рынки при обеспечении баланса интересов производителей, транзитеров и потребителей.

За последние годы подвижной состав железнодорожного транспорта страны полностью обновился, приобретено более тысячи новых пассажирских и грузовых вагонов. Придается большое значение развитию инфраструктуры сферы морского и речного транспорта. Ведется комплексная работа по совершенствованию пассажиро- и грузоперевозок, развитию портов и портовых пунктов, систематизации государственного надзора за безопасностью судоходства.

Для доставки нефти и природного газа на международные рынки приобретены и введены в эксплуатацию танкеры «Sumbar», «Hazar», «Jeýhun», «Bitarap», «Etrek», «Kenar», «Alaja», соответствующие мировым стандартам, предъявляемым к судам такого класса. Последовательно модернизируется авиапарк и формируется разветвленная сеть воздушных перевозок. Постоянно развивается и расширяется география авиамаршрутов.

По мнению Ашхабада, Центральная и Южная Азия – пространство для активного международного сотрудничества. Реализация проектов в этих направлениях открывает колоссальные перспективы для оптимизации транспортных, энергетических и гуманитарных связей на евразийском пространстве.

Иран видит в сотрудничестве с Туркменистаном возможность повысить собственную роль и влияние, прежде всего в сфере экспорта энергоносителей. Для Туркменистана, как считают в Тегеране, отношения с Ираном также важны сразу в нескольких сферах. Иран может служить главным коридором, через который страна получит выход к Мировому океану. Для энергетического сектора Туркменистана Иран может иметь значение не только как потребитель и рынок сбыта – он также способен сыграть важную роль в обеспечении этого сектора необходимыми техническими знаниями и компетенциями.

Успешное завершение строительства и запуск в эксплуатацию инфраструктуры железнодорожного сообщения между Ираном, Туркменистаном и Казахстаном через восточное побережье Каспийского моря, создаваемой для того, чтобы обеспечить странам Центральной Азии доступ к Персидскому и Оманскому заливам, открывает также дополнительные возможности для углубления их сотрудничества, поскольку эти железнодорожные пути могут выступать как маршруты для доставки нефти и газа на мировые рынки. И хотя на связи между Ираном и Туркменистаном по-прежнему влияют отношения Ирана с Соединенными Штатами, но успех ведущихся переговоров между Туркменистаном и ИРИ, безусловно, позволит поднять туркмено-иранские отношения на новый уровень.

III. Китайский фактор

В настоящее время Туркмению и Китай связывают прочные экономические взаимоотношения, основанные главным образом на закупке туркменского газа, китайских капиталовложениях в развитие газодобычи и газотранспортной инфраструктуры. Обе стороны заинтересованы в развитии двусторонних отношений и извлечении из них максимальной выгоды. Однако со временем становятся всё более очевидными и их противоречия: в вопросах о цене на газ, возврате китайских кредитов, диверсификации туркменской экономики и путей газового экспорта. На фоне растущей экономической зависимости Туркмении от Китая актуализируются вопросы о том, как будут в дальнейшем развиваться их политические отношения, в частности, как далеко зайдёт китайско-туркменское военно-техническое и гуманитарное сотрудничество.

Экономические связи Туркмении с Китаем характеризуются абсолютным доминированием в них сотрудничества в сфере добычи и продажи энергоносителей. До появления этого направления экономическое взаимодействие двух стран было незначительным. Следует отметить, что китайские компании стали работать в туркменском нефтегазовом секторе ещё с конца 1990-х гг., занимаясь разведкой и ремонтом скважин на нефтяных и газовых месторождениях. Здесь наибольшую известность получила нефтяная компания SINOPEC. Как было указано выше, переход китайско-туркменского экономического сотрудничества на принципиально новый уровень обозначился в ходе визита президента С. Ниязова в Пекин в апреле 2006 г. Тогда был подписан ряд договоров, в том числе Генеральное соглашение о сотрудничестве Китайской национальной нефтегазовой корпорации (CNPC) с Министерством нефтегазовой промышленности Туркмении.

Строительство Трансазиатского газопровода (Центральная Азия – Китай) по маршруту Туркмения — Узбекистан — Казахстан — Китай началось в августе 2007 г. на основе двусторонних соглашений КНР с этими государствами. Одним из важнейших инструментов, фиксирующих зависимость Туркмении от Китая, служит сформировавшаяся кредитная зависимость Ашхабада от Пекина. Вопрос об общей сумме вложенных в туркменскую экономику китайских кредитов является дискуссионным: оценки находятся в пределах $12 млрд.

В начале развития китайско-туркменского сотрудничества внимание китайских инвесторов было направлено и на неэнергетические секторы экономики. Так, в 2007 г. был подписан контракт на строительство в г. Мары завода по производству карбамида. Однако, по имеющимся данным, реконструкция «Марыазота» всё ещё не закончена, а его руководство занято поиском иностранных подрядчиков, в том числе в России, для налаживания химического производства. В первом десятилетии XXI века Китай также принимал участие в развитии телекоммуникаций, налаживании стекольного производства, восстановлении шелководства и налаживании шёлкоткацкого производства в Туркмении.

Появление и затем исчезновение китайского участия в отраслях экономики Туркмении, не связанных с добычей энергоносителей, представляется объяснимым, если предположить, что помощь КНР в экономической диверсификации была одним из условий для начала «газового сотрудничества». Впоследствии Пекин устранился из проектов, которые не несут для него существенных выгод. Очевидно, производство удобрений из природного газа оказалось в числе таких заброшенных направлений из-за того, что в будущем может ослабить зависимость Ашхабада от экспорта «голубого топлива».

После прокладки газопровода в Китай именно Поднебесная стала главным, а в последние годы – практически единственным покупателем этого сырья. В 2017 г. на долю КНР пришлось более 90% всего объема экспорта туркменского газа (33,6 млрд. куб. м), что на 13% превысило показатель за 2016 год. В первом полугодии 2018 г. тенденция наращивания поставок «голубого топлива» в Китай сохранилась: их объем на 18,8% превысил показатель за аналогичный период 2017 г.

Однако экспорт туркменского газа в КНР лимитирован объемом в 35 млрд. куб. м: три действующие трубопроводные магистрали, образующие газопровод Центральная Азия – Китай, проходят через территории Узбекистана и Казахстана, и страны-транзитеры заполняют 20 млрд. куб. м его совокупной мощности, которая составляет 55 млрд. куб. м газа в год. Весной текущего года Пекин заморозил готовящееся соглашение о строительстве четвертой нитки газопровода из ЦА (т.н. линия D), по которой туркменской газ должен был попадать в Китай (этот трубопровод должен был пройти также через территории Таджикистана и Киргизии, рассчитывающих на выгоды от транзита газа).

Следует также учитывать, что доходность экспорта газа в Китай существенно ограничена, поскольку значительная часть прибыли от его продажи идет на погашение китайских кредитов, полученных Ашхабадом для разработки и обустройства нефтегазовых месторождений, а также строительство газопроводов. В счет погашения кредитов китайские компании забирают и часть добываемого газа. По мнению наблюдателей, поскольку в настоящее время практически все контракты в республике на строительство и обслуживание газовой инфраструктуры принадлежат китайским компаниям, то получается, что Китай покупает газ сам у себя.

В итоге, Ашхабад, в свое время форсировавший строительство туркменско-китайского газопровода с целью избежать зависимости от России, в лице КНР приобрел сложного и менее выгодного по сравнению с РФ партнера. На протяжении последних лет происходило снижение доли газа, закупаемого Россией, пока в январе 2016 г. «Газпром» полностью не прекратил покупку у Туркмении «голубого топлива», считая цену на него неоправданно завышенной.

Кроме того, Ашхабад прекратил поставки газа в северные провинции Ирана из-за неурегулированной проблемы иранской задолженности за газ, сумма которой, по оценке Ашхабада, достигает $2 млрд. Иранская сторона оспаривает существование задолженности, утверждая, что в свое время Тегеран переплатил Ашхабаду значительные суммы при закупках дополнительных объемов туркменского газа.

Сейчас Ашхабад стремится ослабить сложившуюся зависимость от КНР и рассматривает альтернативные маршруты экспорта газа, в том числе и в РФ. С конца 2016 г. наметилась позитивная тенденция в развитии отношений Москвы и Ашхабада по проблеме газа: в ноябре 2016 г., после переговоров президентов двух стран, «Газпром» и «Туркменгаз» приостановили арбитражное разбирательство в Стокгольме и приступили к мирному разрешению спора. В настоящее время, согласно заявлению Минэнерго РФ, между сторонами действует «коммерческая пауза», которая нужна для того, чтобы «проанализировать и потенциально найти возможности для возобновления сотрудничества».

В результате после ухода «Газпрома» Пекин де-факто стал единственным крупным покупателем туркменского газа. При этом следует отметить, что у Китая более диверсифицированный список поставщиков газа. Пекин разрабатывает газовые проекты также с Мьянмой и РФ. К тому же в связи с падением цен на нефть Китаю становится доступнее сжиженный газ. В долгосрочной перспективе это чревато тем, что Китай как единственный покупатель, имеет возможность навязывать Ашхабаду цену на газ. В то же время необходимо признать, что данная зависимость носит взаимный характер. На сегодняшний день около 60% газа Китай импортирует из Туркменистана.

Впрочем, нельзя сказать, что Ашхабад не осознает риски, связанные со статусом Китая как монопольного покупателя. Для снижения своей зависимости от китайского рынка туркменская сторона планирует диверсифицировать газовые рынки за счет поставок в южном направлении. В частности, речь идет о ставшем уже притчей во языцех магистральном газопроводе ТАПИ (Туркмения – Афганистан – Пакистан – Индия). Как ни странно прозвучит, но в реализации проекта может быть заинтересован и Китай, который имеет ряд крупных экономических проектов в Афганистане и Пакистане и для реализации которых требуется большое количество энергии и топлива. Поэтому китайские проекты могут стать крупными потребителями газа, поставляемого по ТАПИ.

Следует отметить, что интерес Пекина к освоению и транспортировке туркменских газовых ресурсов совпал по времени с ростом заинтересованности самого Ашхабада в диверсификации своих внешнеэкономических связей, в том числе и в нефтегазовой отрасли. Долгие годы Туркменистан старался кардинально снизить газотранспортную зависимость от России («Газпрома»). Кроме того, он предпринимал все более настойчивые попытки сбалансировать свою экономику, стремясь развивать не только ее сырьевые секторы.

По туркменским оценкам, запасы газа в стране составляют от 25 до 50 трлн. куб. м. Впрочем, официальные оценки Ашхабада, по-видимому, сильно завышены. По другим данным (Международное энергетическое агентство, «British Petroleum» и др.), доказанные запасы туркменского газа значительно ниже: от 3 до 4 трлн. куб. м, без учета открытых еще в постсоветское время (2006-2009 гг.) и еще фактически не разведанных газовых месторождений Южный Иолотань, Осман, Яшлар и Минара, на которые Туркменистан возлагает большие надежды. Запасы данных месторождений (с 2011 г. осваиваются в рамках единого проекта «Галкыныш») пока точно не известны, хотя они, безусловно, крупные: по туркменским оценкам, от 18 до 26 трлн. куб. м.

Но даже если предположить, что Ашхабад существенно преувеличивает свои газовые запасы, то в любом случае внутренние потребности страны относительно доказанных запасов невелики, учитывая малочисленность населения (чуть более 5 млн. человек), отсутствие крупной промышленности (за исключением самой нефтегазовой отрасли), а также непродолжительность отопительного сезона. Поэтому Туркменистан может экспортировать большую часть добываемого газа, что и делает газовый сегмент туркменской нефтегазовой отрасли особо привлекательным для китайских компаний.

В среднесрочной (до 10 лет) и долгосрочной (до 20 лет) перспективе объемы добычи Китаем газа в Туркменистане прогнозировать крайне трудно. Сохраняется определенная вероятность того, что официально заявленные Ашхабадом объемы запасов на месторождениях Южный Иолотань, Осман, Яшлар и Минара сильно преувеличены. Хотя, по официальным сообщениям Туркменистана, в 2021 году Пекин планирует выйти на уровень газодобычи/поставок в КНР в объеме 65 млрд. куб. м в год (что будет соответствовать суммарной пропускной способности первой, второй и третьей ниток газопровода Туркменистан – Китай).

Что касается нефти, то наиболее вероятно, что Туркменистан продолжит перерабатывать добываемую нефть на своих НПЗ, экспорт ее либо прекратится, либо уменьшится до символических объемов. Перспективы кардинального роста объемов добычи нефти в Туркменистане пока представляются нереальными, учитывая тот факт, что геологоразведочные работы целого ряда европейских и азиатских компаний на туркменском шельфе Каспийского моря оказались безрезультатными. Китай широко вовлечен в переработку углеводородов на территории Туркменистана, при том что другие иностранные государства и их компании вообще не участвуют в подобного рода проектах. Однако китайская активность в основном ограничивается подготовкой товарного газа (очисткой добываемого газа от примесей и влаги) для последующего экспорта в КНР, а также переработкой небольших количеств афганской нефти на Сейдинском НПЗ.

Деятельность КНР по переработке углеводородов в Туркменистане вполне соответствует основным стратегическим целям Пекина, состоящим в планомерном наращивании объемов добычи, доведения до товарного вида и экспорта газа в Китай. китайское участие в переработке туркменского газа чрезвычайно активно и рассчитано на долгосрочную перспективу. Складывается впечатление, что Китай решительно настроен на строительство новых крупных газоперерабатывающих мощностей на территории Туркменистана, в чем заинтересован и сам Ашхабад, планирующий кардинально увеличить объемы газодобычи. В будущем китайская деятельность по переработке туркменских углеводородов, по всей вероятности, будет по-прежнему затрагивать лишь первичную переработку газа (доведение добываемого газа до состояния товарного продукта).

Однако в долгосрочной перспективе (до 20 лет) крайне трудно прогнозировать, какие газоперерабатывающие мощности потребуется создать Китаю на туркменской территории, так как пока сложно судить об объемах поставок туркменского газа в КНР, равно как и об объемах газодобычи в самом Туркменистане. В свою очередь, проекты по переработке туркменской нефти, как представляется, и в будущем не заинтересуют Китай. С одной стороны, китайские компании, скорее всего, не станут строить на туркменской территории новые НПЗ, потому что у Туркменистана (в отличие, например, от Казахстана) нет излишков сырой нефти, а уже имеющиеся мощности действующих туркменских НПЗ превосходят объемы добычи нефти в стране. С другой стороны, КНР вряд ли сможет выкупить у Туркменистана нефтеперерабатывающие заводы: Ашхабад, скорее всего, не станет продавать кому-либо свои НПЗ, так как производство/экспорт бензина, керосина и дизельного топлива — второй после экспорта газа источник доходов страны.

Как представляется, участие Китая в туркменской нефтепереработке возможно лишь в рамках приобретения Туркменистаном тех или иных видов китайского оборудования для своих НПЗ в счет очередных кредитов. Политика Пекина по строительству и обслуживанию газопроводной инфраструктуры в Туркменистане рассчитана на долгосрочную перспективу, преследует цель создать условия для максимально возможных объемов поставок газа в КНР и обеспечить устойчивые доминирующие (по возможности – монопольные) позиции Китая на туркменском газовом рынке.

Можно предположить, что строительство четвертой нитки газопровода Туркменистан — Китай говорит не только о желании Пекина зарезервировать за китайскими потребителями почти весь туркменский газ, но и о стратегических планах КНР по кардинальному усилению своих энергетических/экономических и, следовательно, политических позиций в Узбекистане, Таджикистане и Кыргызстане. Причем в данных планах туркменский газ способен сыграть важную роль.

В первом десятилетии наступившего века Ашхабад и Пекин строили планы по организации производства некоторых видов китайского нефтяного оборудования на туркменской территории (как представляется, инициатива исходила от Ашхабада). Намечался, в частности, совместный проект по организации нефтяного оборудования в г.Балканабате. Однако по неясным причинам данный проект не получил развития, и сегодня этого производства с китайским участием в Туркменистане нет.

В целом, Китай в той или иной форме присутствует во всех туркменских экономических проектах, которые, как считают в Ашхабаде, имеют для республики жизненно важное значение. Однако ситуация складывается таким образом, что это как раз те проекты, которые в первую очередь отвечают интересам развития Китая.

IV.Продвижение ТАПИ и других проектов

Газопровод из Туркмении в страны Южной Азии должен быть проложен от крупнейшего туркменского газового месторождения Галкыныш до границы с Афганистаном в районе бывшей Кушки, затем через весь западный и южный Афганистан выйти на границу с Пакистаном недалеко от пакистанского города Кветта и далее протянуться до границы с Индией. Общая протяженность трубопровода ТАПИ должна составить 1814 км, из которых 774 км приходится на территорию Афганистана. Проектная пропускная мощность магистрали составит 33 млрд. куб. м в год, ввод в эксплуатацию намечен на 2019–2020 гг.

С самого начала возникновения этого проекта в 1990-ые годы безопасность его строительства, а в дальнейшем – функционирования на территории Афганистана вызывала большие сомнения. Ситуация в этой стране, где не прекращаются боевые действия и террористические акты, отпугивала потенциальных инвесторов. Сложности с финансированием проекта стали главным препятствием для реализации ТАПИ. В настоящее время его стоимость оценена в $10 млрд. (при этом речь идет лишь о прокладке трубопровода, без учета затрат на инфраструктурные объекты, которые, по мнению экспертов, могут потребовать еще $15 млрд.).

«Туркменгаз» является оператором проекта и держателем 85% акаций в строительном консорциуме TAPI Pipeline Company. Соответственно, он должен привлечь финансирование, равное своей доле, то есть $8,5 млрд. Необходимых средств у Ашхабада, судя по всему, нет. Власти Туркмении смогли выделить лишь $45 млн. на постройку 214 км трубопровода на своей территории.

Другие участники консорциума – афганская AGS), пакистанская Inter State Gas Systems (ISGS) и индийская GAIL, имеющие по 5% акций – не сообщают, сколько готовы потратить на реализацию проекта. Однако в последние годы Ашхабаду удалось заручиться поддержкой ряда международных финансовых организаций, заявивших о готовности участвовать в финансировании ТАПИ. Так, в 2016 г. власти республики сообщили о получении от Исламского банка кредита в размере $700 млн. Туркмения также возлагает надежды на АБР, совет директоров которого в 2017 г. одобрил пятилетнюю стратегию партнерства с Туркменией, включающую, помимо прочего, помощь для строительства ТАПИ. В мае 2018 года поступила информация о намерении Саудовской Аравии выделить средства на этот проект.

Следует отметить, что проект ТАПИ изначально имел не только важное экономическое значение, в первую очередь для Туркмении и Афганистана, но и явно выраженную геополитическую окраску. Лоббируемый США, он был направлен на создание транспортных газовых потоков из стран ЦА, альтернативных российскому направлению, что должно было способствовать отрыву центральноазиатских стран от РФ. Осознавая это, Москва не раз, но безрезультатно заявляла о готовности участвовать в проекте. Лишь в декабре 2017 г., вскоре после визита В.Путина в Туркмению, Г.Бердымухамедов обратился к российскому президенту с предложением принять участие в проекте.

Вступление РФ в проект ТАПИ могло бы укрепить безопасность трубопровода и в целом усилить влияние России в регионе. Однако в Москве пока не спешат принять окончательное решение по этому вопросу. По словам российского президента, «нужно посмотреть, насколько реализуемых эти проекты» (не исключено, что участие РФ в проекте ТАПИ обсуждалось в ходе встречи В.Путина и Г.Бердымухамедова в Сочи в августе 2018-го года).

При этом ТАПИ становится одним из факторов регионального сотрудничества в ЦА: проект поддержали Узбекистан и Казахстан, руководители которых заявили о намерении рассмотреть перспективы своего участия в этом проекте. Так, после официального визита Г.Бердымухамедова в Узбекистан в апреле т.г. Ш.Мирзиёев дал поручение направить в Туркмению делегацию для переговоров о параметрах участия узбекской стороны в проекте ТАПИ. А уже в мае генеральный директор Ассоциации банков Узбекистана заявил о готовности предоставить Ашхабаду финансовые средства на этот проект.

В последнее время поступает информация об активизации строительства ТАПИ. Так, согласно официальным туркменским источникам, сегодня подходит к завершению прокладка трубопровода по территории республики. 23 февраля 2018 г. вблизи туркменской границы в афганской провинции Герат состоялась церемония, посвященная началу строительства афганского участка ТАПИ. Сообщается также, что в Афганистане продолжается возведение двух компрессорных станций. ISGS, урегулировала финансовые вопросы, закончила разработку геотехнического отчета, проведение радарной и топографической съемок и намерена приступить к строительству газопровода. Необходимые подготовительные процедуры ведутся также в Индии. Пакистанская сторона, по информации от компании.

Помехой в реализации проекта ТАПИ становится конкурирующий с ним проект газопровода Иран – Пакистан – Индия, который в настоящее время реанимирован Тегераном и вызывает интерес у потенциальных инвесторов. Преимущества этого проекта заключаются в том, что он предполагает транспортировку газа не через территорию неспокойного Афганистана, а напрямую в Пакистан. Сейчас, когда Иран демонстрирует стремление расширить свое влияние, в том числе и в Южной Азии, власти страны намерены вернуться к этому проекту. Поддержку ему готовы оказать российские компании, в первую очередь, «Газпром».

Примечательно, что недавно Тегеран, ссылаясь на то, что у Ашхабада нет средств на строительство ТАПИ, предложил ему газовую сделку, по сути делающую ненужным туркменский проект: Иран покупает туркменский газ для поставок его в Пакистан по своему газопроводу, то есть минуя территорию Афганистана.

Таким образом, с ТАПИ связано обострение геополитических противоречий в Южной Азии. Не исключено, как считают наблюдатели, что именно активизация Ирана на этом направлении побудила Саудовскую Аравию принять участие в финансировании ТАПИ. По их мнению, это предложение сделано по инициативе США, которые заинтересованы в том, чтобы иранский проект не был реализован. Следует отметить, что Иран становится прямым конкурентом Туркмении и на других маршрутах экспорта газа. В частности, Национальная иранская газовая компания заявила, что рассматривает возможность поставок газа в Китай, а также в Европу (через Турцию).

Среди рисков, связанных с ТАПИ, на которые указывают эксперты, – напряженные отношения между странами – участницами проекта, что может значительно осложнить ход его реализации, а в случае его постройки – стать причиной постоянных срывов в его работе. Они отмечают, что Исламабад может использовать трубопровод в качестве инструмента устрашения Нью-Дели, а в ответ Индия в любой момент может выйти из ТАПИ.

Однако в центре внимания остаются риски, связанные с обеспечением безопасности газопровода. При этом угрозы могут исходить не только и не столько от афганских талибов, которые даже поддержали проект ТАПИ, а в гораздо большей степени – от боевиков ИГИЛ вытесненных из Ирака и Сирии. Обращает на себя внимание тот факт, что руководство Талибана официально одобрило начало реализации проекта в Афганистане.

Таким образом, если бы не риски, связанные с проектом, он мог бы принести значительную пользу странам-участницам. Благодаря ТАПИ Афганистан смог бы получать 14 млн. куб. м газа в сутки, а Пакистан и Индия – по 38 млн. куб. м. Кроме того, создание газопровода могло бы улучшить внутриэкономическую ситуацию в этих странах, способствуя снижению уровня безработицы. Ожидается, например, что реализация проекта сможет обеспечить работой более 12 тыс. афганцев.

Туркменистан может оказаться для Ирана наилучшим вариантом разрешения проблем с его растущим внутренним энергопотреблением, особенно в зимний период. Тем более, что импортировать природный газ из Туркменистана оказывается дешевле, чем транспортировать его с юга страны на север. Для решения всех этих проблем в 1994 г. две страны представили первое официальное предложение по развитию сотрудничества в энергетическом секторе. Речь шла о сооружении газопровода Туркменистан — Иран — Турция протяженностью 1 400 км с пропускной способностью 28 млрд. куб. м в год. Трубопроводный проект замышлялся в контексте идеи организации поставок природного газа из Туркменистана через иранскую территорию в Турцию и далее в страны Европы. Но из-за противодействия США реализовать проект не удалось.

Накопленный опыт не пропал даром, были заложены основы для дальнейшего укрепления сотрудничества двух стран. 6 января 2010 года в ходе визита президента Ирана Махмуда Ахмадинежада в Туркменистан был торжественно введен в эксплуатацию газопровод Давлетабад — Серахс — Хангеран протяженностью 182 км с пропускной способностью 12 млрд. куб. м в год, что позволяет нарастить экспорт туркменского газа в Иран более чем вдвое – с 8 млрд. куб. м в год до 20 млрд.

Трубопровод в Иран обеспечивает лишь ограниченный объем поставок туркменского газа (около 5 млрд. куб. м в год), который нужен Тегерану только для снабжения газом северо-западных провинций страны. При этом Тегеран задолжал Туркменистану за газ около $1 млрд. и также не готов платить «живыми деньгами», предлагая взамен товары собственного производства.

Вторая важная отрасль энергетики в Туркменистане — генерация электроэнергии. Все электростанции в Туркменистане работают исключительно на природном газе. Совокупные электрогенерирующие мощности страны составляют приблизительно 5,2 ГВт, что превышает внутренние потребности. В 2015 году Туркменистан произвел свыше 22 млрд. кВтч электроэнергии, из которых 3,2 млрд. экспортировал в другие страны Центральной Азии, а также в Афганистан, Иран, Турцию. Кроме того, время от времени Туркменистан принимал разного рода меры и проводил программы по модернизации и расширению своего сектора электрогенерации: проводил новые линии электропередачи и наметил с 2015 до 2020 года ввести в строй 14 новых электростанций, работающих на природном газе. К апрелю 2016 года в стране уже действовали 12 тепловых электростанций.

Сотрудничество между Туркменистаном и Ираном в сфере электроэнергетики достигло новых высот в 2003 году, когда обе страны подписали соглашение о сотрудничестве в электроэнергетической отрасли. Подписание соглашения позволило Ирану импортировать электроэнергию из Туркменистана и проложить через свою территорию энергетический коридор Туркменистан – Иран – Турция. По этому коридору Турция ежегодно получает 600 млн. кВтч электроэнергии, произведенной в западных областях Туркменистана.

Интерес Ашхабада к российскому направлению газового экспорта может быть вызван не только стремлением снизить зависимость от китайского рынка, но и с ухудшением финансового положения республики. В настоящее время экономика страны остро нуждается в притоке денежных средств от продажи газа, который обеспечивала ей РФ. Падение доходов бюджета, в том числе и от продажи газа, на фоне роста государственных затрат ведет к истощению валютных резервов республики.

Тем не менее, перспектива создания Прикаспийского газопровода представляется малореальной, учитывая наличие неиспользуемых мощностей газопровода САЦ, являющегося при этом более экономичным маршрутом транспортировки туркменского газа в РФ. К тому же, Москва заметно утратила интерес к туркменскому газу, рассчитывая в первую очередь на собственные ресурсы для обеспечения поставок в Европу.

Дело в том, что магистраль «Восток–Запад», на открытии которой прозвучало предложение Г.Бердымухамедова о возобновлении проекта Прикаспийского газопровода, изначально была рассчитана на вывод туркменских энергоносителей на внешний рынок. При этом Ашхабад рассматривал одновременно два, по сути дела, взаимоисключающих направления подключения внутренней трубы к внешним газопроводам – либо к Прикаспийскому трубопроводу в направлении к России, и далее – в Европу, либо по Транскаспийскому, с выходом по дну Каспийского моря в Азербайджан, а затем в Турцию.

По замыслу инициаторов, строительство ТКГ должно было существенно изменить геополитическую ситуацию в регионе, в том числе:

– серьезно усилить позиции США и Турции, которая, несмотря на имеющиеся разногласия до сих пор остается стратегическим американским союзником (в начале 2000-х гг. никаких значимых противоречий между Вашингтоном и Анкарой вообще не существовало);

– снизить влияние России, которая, в соответствии с планами американской администрации должна утратить роль внешнеполитического ориентира для среднеазиатских республик;

– устранить разногласия между Туркменистаном и Азербайджаном в вопросах принадлежности спорных каспийских месторождений;

– дать возможность Грузии получать транзитные дивиденды и усилить ее влияние в Закавказье.

Именно двойственность позиции Ашхабада в этом вопросе стала в свое время причиной «охлаждения» Москвы к проекту Прикаспийского газопровода. Что касается Транскаспийского маршрута, то Москва никогда не скрывала своего отрицательного отношения к этому проекту, считая, что его реализация угрожает экологии Каспийского моря. Позиция РФ, которую разделяет другое прикаспийское государство – Иран, остается главным препятствием для реализации проекта трубопровода по дну Каспийского моря.

Об усилении внимания Турции к Туркменистану свидетельствуют состоявшиеся в разное время официальные визиты в Ашхабад президента Турции Р.Эрдогана и Г.Берыдымухамедова в Анкару. Цель визитов со стороны Турции было, в частности, в попытке найти замену российскому газу для «Турецкого потока», который должен был заполнять 54% объема этой трубы, и пролоббировать с этой целью проект строительства Транскаспийского газопровода. Характерно, после визитов Т.Эрдогана Г.Бердымухамедов обратился к России с предложением о возобновлении проекта Прикаспийского газопровода, который всегда рассматривался как альтернатива Транскаспию.

США стараются воспользоваться стремлением Туркменистана и Узбекистана к развитию внешнеполитической многовекторности. Кроме того, Вашингтон вовлечен в такие актуальные проблемы ЦА, как вызовы с афганского направления, распределение водных ресурсов и ги­дроэнергетические проекты, поставки энергоресурсов в обход российской территории, а также транспортные выходы на внешние рынки товаров и услуг.

К тому же, по всей видимости, главное состоит в том, что начало «возрождения» ТАПИ было связано не столько с реальной заинтересованностью Туркменистана в его реализации, а с тем, что в регионе активизировался иной газотранспортный проект Иран–Пакистан, строительство иранского отрезка которого было завершено в 2013 г. Но в последствии под нажимом США и благодаря финансовой помощи Саудовской Аравии, правительство Пакистана временно «охладело» к получению трубопроводного иранского газа. Таким образом, для США необходимость в ТАПИ, как геоэкономической альтернативы газопроводу Иран-Пакистан вновь отпала, что в конечном итоге и обусловило то, что очередной «всплеск» по поводу реализации Трансафганского газопровода, так ничем и не закончился. Таким образом, как и в случае с ТКГ мы констатируем, что газовые ресурсы Туркменистана используются геополитическими игроками для решения собственных задач, что в стратегической перспективе, по всей видимости, несёт ущерб туркменским интересам.

Крупнейшие международные нефтегазовые компании должны иметь возможность зарезервировать за собой запасы газа, и у них должна быть возможность получить эти запасы в какую-то форму собственности, чтобы оправдать инвестиции на миллиарды долларов – это поднимает стоимость компаний. Крупнейшие энергодобывающие компании обычно избегают контрактов на предоставление услуг, за исключением тех случаев, когда они ожидают заключение соглашения о разделе продукции в дальнейшем. В то же время Туркменистан демонстрирует глубокую подозрительность в отношении крупнейших международных нефтегазовых компаний и упорно отказывается от заключения соглашений о разделе продукции или иных лицензионных договоров, которые позволили бы крупнейшим международным нефтегазовым компаниям получить права собственности на газ. Вместо этого правительство Туркменистана предлагает крупнейшим международным нефтегазовым компаниям «забирать газ на нашей границе», если они хотят участвовать в добыче газа.

США поддерживают те центральноазиатские проекты, которые предполагают пути в об­ход российской и иранской территорий. Коэффициент практической отдачи от подобной по­литики Вашингтона пока не высок: по некоторым проектам зафиксированы отдельные успехи, но до начала их непосредственной реализации еще очень далеко. Туркменистан и Узбекистан находят общий язык и в вопросе предоставления друг другу удобных транспортных выходов на соседние регионы. Нейтральный Туркменистан проявляет интерес к взаимодействию в рамках ШОС, но при этом не является членом ни этой организации, ни ОДКБ; подобная ситуация ограничивает возможности Республики присоединиться к процессам многосторонней региональной коопе­рации.

V.Проблемы безопасности трубопроводных проектов

Место Туркменистана в геополитике Центральной Азии в настоящее время определяется двумя главными факторами – наличием больших запасов углеводородного сырья, сделавшим республику важным экспортером газа, и ростом террористической угрозы, исходящей с территории соседнего Афганистана. При этом руководство республики демонстрирует готовность использовать любые направления транспортировки «голубого топлива» – на восток, на север, на запад и на юг. Диверсификация газовых экспортных маршрутов стала стратегической задачей внешней политики Ашхабада, решение которой должно способствовать достижению большей экономической и политической самостоятельности для обеспечения национальных интересов.

Что касается проблем безопасности проекта ТАПИ, на сегодняшний день планируется решить проблему несколькими способами. Одним из вариантов ответа на вызовы безопасности является решение вопросов безопасности на базе местных общин для защиты трубопроводной инфраструктуры. По словам экс-министра горнорудной промышленности и нефти Афганистана Дауда Шах Сабаха, местные общины сами будут заниматься охраной трубопровода и оказывать сопротивление террористическим группировкам, за что им будут выплачиваться деньги.

Ранее афганской стороной также предлагалось зарыть в землю участки газопровода, которые будут проходить по территории, контролируемой боевиками движения «Талибан». Второй вариант заключается в создании целевой группы по обеспечению безопасности газопровода. В частности, рассматривается возможность коллективного развертывания сотрудников национальной безопасности и военнослужащих международных или местных частных фирм безопасности. В этой связи власти Афганистана сообщили о намерении создать специальные войска для защиты ТАПИ.

Стоит также отметить, что создание километровой зоны безопасности не убережет ТАПИ от минометного обстрела, ракетного выстрела или иной диверсии, допустим, в ночное время. Многие эксперты уже предлагали пустить «трубу» по территории Ирана вдоль ирано-афганской границы, однако эту идею тут же отвергало антииранское лобби США. Потенциальные инвесторы трубопровода должны понимать, что к заявленной стоимости проекта в $7,6 млрд. нужно будет добавить постоянную оплату работы военных, охраняющих ТАПИ, а также деньги, необходимые для его ремонта и восстановления после почти неизбежных терактов.

Для Ашхабада особую важность приобрела оказываемая Соединенными Штатами поддержка газопровода ТАПИ, гарантом безопасности которого они выступали. Когда весной 2015 года боевики из северного Афганистана пытались прорваться в Туркмению, Вашингтон согласился оказать военно-техническую помощь в охране туркмено-афганской границы (первыми свою помощь предложили тогда Узбекистан и РФ) В том же году Ашхабад и Вашингтон возобновили прерванный в середине 2000-х годов диалог о возможном размещении ВВС США на туркменском аэродроме Мары-2, который, однако, в дальнейшем зашел в тупик.

В последнее время наблюдается расширение сотрудничества в военной сфере между Туркменией и Китаем. Постепенно туркменская армия вооружается китайским высокотехнологичным оборудованием, в том числе современными средствами ПВО. В последние годы в Туркмении заинтересовались созданием собственной космической программы. По некоторым данным, Пекин готов оказать техническую помощь Ашхабаду, который планирует запустить на орбиту собственные спутники. Ряд экспертов отмечает повышенный интерес китайских военных к созданию на территории Туркмении станции космического наблюдения, по типу российского комплекса «Окно» в Таджикистане.

Крупным поставщиком вооружения для Туркмении является Турция. По некоторым данным, Ашхабад в течение последних пяти лет был крупнейшим импортером турецкого оружия. На Турцию приходится 36% всего закупаемого республикой оружия, на Китай – 27%, на Россию – 20%. В числе других партнеров Ашхабада по военно-техническому сотрудничеству – Италия, Чехия, Болгария. В последнее время Ашхабад проявляет большой интерес к развитию военного сотрудничества с Пакистаном и ОАЭ.

Политика США, направленная на содействие безопасности Туркменистана, в основном сосредоточена на подношении подарков нужным высокопоставленным чиновникам и организации тренингов для разных ведомств республики. Так, Вашингтон проводит семинары для офицеров ее береговой охраны, дислоцированной в г. Туркменбаши, цель тренингов – организация операций морского досмотра, задержания чужих кораблей, обнаружения тайных отсеков, применения силы и опознание наркотических веществ. Кроме того, проводятся тренинги и семинары для сотрудников таможни и пограничников. Однако вложения в тренинги и в обучение сотрудников органов безопасности Туркменистана по сравнению с остальными странами ЦА крайне низки.

Активность ИДУ (затем – ИГИЛ) на южных рубежах Туркменистана и Узбекистана и вероятность просачивания на территорию этих республик других радикальных группировок будут побуждать их к кооперации в том, что касается взаимодействия силовых блоков и построения более до­верительных отношений с США как главной внешней силой, действующей в Афганистане. Проблема распределения водных ресурсов в ЦА носит острый трансграничный характер; в последние годы Ташкент и Ашхабад обрели возможность скооперироваться и в этом имеющем общерегиональное значение вопросе. Узбеки и туркмены солидарны в критическом отношении к возведению на трансграничных реках ЦА новых ГЭС. При этом главным аргументом является мнение, что их появление может привести к ухудшению водоснабжения государств, находящихся в низовьях рек.

Отсутствие реального военного сотрудничества между Москвой и Ашхабадом подтверждалось тем фактом, что с 2000 года ни один военный чиновник России не посетил Туркменистана. Более того, за годы независимости было расформировано объединенное командование и из республики выведены российские пограничники. Учитывая приоритеты РФ в энергетической сфере, соглашение по безопасности больше нужно Туркменистану. Взаимодействие в газовой сфере и личные контакты позволяли РФ определенного времени, несмотря на попытки Вашингтона активизировать военное сотрудничество с Ашхабадом, не стремиться утверждаться в военной сфере Туркменистана.

Несмотря на то, что с приходом к власти второго президента Туркменистан активизировал взаимодействие с Россией, западными партнерами, Китаем, тем самым продолжил политику равноудаленности, сотрудничество с РФ в разных сферах, в том числе в военной, имеет явный практический результат и тенденцию к дальнейшему развитию. А взаимодействие с США хотя и продолжается, Пентагон все же не участвует в вооружении, а также в подготовке военных Туркменистана.

Рост нестабильности в северных и западных провинциях Афганистана, граничащих

с Таджикистаном, Узбекистаном и Туркменистаном, наблюдался на протяжении последних двух–трех лет. Таджикистан и Туркменистан – страны, безусловно, различающиеся по многим аспектам своей внутренней и внешней политики, по экономической модели развития. Но на современном этапе эти две страны вовлечены в большую геополитическую игру, где им отводится примерно одинаковая роль и, следовательно, им приходится решать похожие задачи.

В результате ни Таджикистан, ни Туркменистан не способны в одиночку решить

проблемы, связанные с Афганистаном. Обе страны все предыдущие годы работали с внешними партнерами, которые могут помочь им в решении этих вопросов. При этом они старались сохранить региональный геополитический баланс. Но в условиях широких противоречий между Россией и США, а также суннитскими монархиями и Ираном сделать это было непросто. Таджикистан явно сделал ставку на защиту границы. Это не исключает контактов с договороспособными силами на афганской территории.

Туркменистан сделал другие ставки. Он также предпринимает силовые усилия. Туркменистан расширил сотрудничество с Узбекистаном, который стал с 2015 г. оказывать соседней стране содействие в вопросах охраны границы с Афганистаном. Туркменистан продолжает широкое сотрудничество с Турцией, у которого может появиться и направление, связанное с вопросами безопасности. Не исключено, что руководство Туркменистана рассчитывает на свои, складывающиеся годами, неформальные отношения с движением «Талибан». В случае серьезной угрозы Ашхабад скорее мог бы принять помощь в защите границы от Соединенных Штатов, признавая их приоритетное влияние в Афганистане и учитывая заинтересованность в проекте ТАПИ.

К настоящему моменту можно говорить о том, что таджикско-афганская и туркменско-афганская границы – это, образно говоря, «сообщающиеся сосуды» нестабильности.

Боевики с афганской стороны попробуют на прочность обе эти границы и сосредоточат свои усилия на той из них, где увидят больше шансов на успех. Впрочем, есть несколько стран, для которых обе эти границы имеют почти равнозначную ценность и сама эта система «сообщающихся сосудов» нестабильности для них невыгодна. Это – Россия, Узбекистан и КНР. Для России прорыв боевиков из Афганистана в любом направлении (в Таджикистан и далее в Ферганскую долину или в Туркменистан и далее в Узбекистан) сулит только проблемы.

Для Узбекистана тоже понятно, что боевики в любом случае будут рваться на его территорию. Китай либо на территории Туркменистана, либо на территории Таджикистана получит прямую угрозу своим газопроводам. Именно эти три страны за счет координации своих усилий могли бы обеспечить стабильность и на таджикско-афганской и на туркменско-афганской границе. Но пока создается впечатление, что эти страны ведут каждая свою игру. Узбекистан делает ставку на защиту туркменско-афганской границы. Россия – на защиту таджикско-афганской границы. А Китай – на защиту только своих газопроводов, за счет договоренностей с любыми силами, которые смогут ее обеспечить.

Следует отметить, что Ашхабад предпринимает определенные шаги для защиты своей границы, тем более, что вблизи нее на афганской территории проживают племена этнических туркмен. Не без влияния Ашхабада из их числа для защиты приграничных районов был сформирован отряд самообороны «Эрбеки», оказывающий помощь афганским силам безопасности. С тем, чтобы затруднить проникновение талибов и других боевиков из Афганистана, Туркмения возвела вдоль границы с афганскими районами Каркин и Хамьяб (провинция Джаузджан) заграждения из колючей проволоки. Судя по всему, в Ашхабаде понимают, что для отражения угроз безопасности в случае серьезного вооруженного конфликта этих мер будет недостаточно.

Можно выделить несколько основных составляющих в нынешней стратегии руководства республики по обеспечению национальной безопасности. Во-первых, – это укрепление и модернизация вооруженных сил, усиление охраны границы. Во-вторых, наряду с повышением боеготовности вооруженных сил, официальный Ашхабад для снижения угроз национальной безопасности использует дипломатические методы, в частности, укрепление экономических и политических связей с Кабулом. В-третьих, хотя официально Ашхабад продолжает декларировать оборонную самодостаточность, он вынужден предпринимать шаги по поиску союзников на случай ухудшения террористической ситуации как среди главных внешнеполитических игроков в Центральной Азии, так и среди своих ближайших соседей. В Ашхабаде рассчитывают также на поддержку Ирана, с которым Туркмения традиционно поддерживает дружественные отношения и имеет тесные экономические связи.

Наконец, в-четвертых, наметилось более активное обращение Ашхабада не только к таким международным организациям, как ООН, но и к региональным интеграционным объединениям. Расширяется сотрудничество Туркмении со странами Прикаспийского региона, одним из главных направлений которого является обеспечение региональной безопасности.

Вместе с тем инициативы, с которыми выступил Бердымухамедов в Астрахани, свидетельствуют о сдвиге политики Ашхабада в сторону многостороннего сотрудничества с участием России. Таким образом, политика безопасности Туркменистана неразрывно связана с его интересами в газовой сфере, поэтому отстранение России от сотрудничества с Ашхабадом в этой сфере неизбежно снижает ее роль в качестве политического партнера РТ. Между тем одной из наиболее острых проблем в отношениях между Москвой и Ашхабадом остается вопрос о прокладке Транскаспийского газопровода по дну Каспия с выходом в Азербайджан.

VI.Правовой статус Каспийского моря и проблема Транскаспийского газопровода

12 августа 2018 г. в казахстанском Актау президенты пяти прикаспийских государств – РФ, Казахстана, Азербайджана, Туркмении и Ирана – подписали Конвенцию о статусе Каспийского моря. Это стало завершением более чем двадцатилетней истории сложных переговоров по разделу акватории и дна Каспия, а также по вопросу обеспечения безопасности в прикаспийском регионе. Однако документ не ставит точку в решении целого ряда экономических и политических вопросов пятистороннего сотрудничества на Каспии, но запускает механизм дальнейшей выработки конкретных решений. С этой целью намечено создать механизм регулярных консультаций для окончательного согласования отдельных вопросов.

Политическая составляющая Конвенции зафиксировала принципы, нашедшие отражение в Декларации по безопасности, подписанной главами пяти прикаспийских стран в 2007 г. в Тегеране. Прежде всего, это касается неприсутствия на Каспии вооруженных сил внерегиональных государств. Кроме того, стороны обязуются решать все споры мирным путем, не предоставлять свои территории для агрессии против соседей. Однако работу по вопросам безопасности на Каспии намечено продолжить, так как по некоторым из них позиции отдельных стран расходятся.

Например, иранский президент Х.Роухани выступал за запрет транспортировки через Каспий любых военных грузов, тогда как Казахстан предоставил американской стороне свои порты Актау и Курык для переброски нелетальных военных грузов войскам в Афганистане. Одним из ключевых вопросов правового статуса Каспия стало само определение этого водоема. Поскольку он не соединен с мировым океаном, то не является морем, но ввиду своих размеров, особенностей воды и дна не может считаться озером. В результате, к нему неприменимы как положения морского права, так и нормы о трансграничных озерах. Конвенция зафиксировала использование традиционного названия – Каспийское море, но при этом определила его как «окруженный сухопутными территориями Сторон водоем».

Согласно Конвенции, акваторию моря предлагается разграничить на внутренние воды, территориальные воды (не превышающие по ширине 15 морских миль), на которые распространяется суверенитет прибрежного государства (их внешняя граница считается государственной), рыболовные зоны (еще 10 миль, в пределах которых государство обладает исключительным правом на рыбный промысел) и общее водное пространство. Таким образом, большая часть акватории и биоресурсов Каспия остается в общем пользовании.

Однако методику определения исходных линий, от которых отмеряются территориальные воды, предстоит определить отдельным соглашением. Согласно Конвенции, акваторию моря предлагается разграничить на внутренние воды, территориальные воды (не превышающие по ширине 15 морских миль), на которые распространяется суверенитет прибрежного государства (их внешняя граница считается государственной), рыболовные зоны (еще 10 миль, в пределах которых государство обладает исключительным правом на рыбный промысел) и общее водное пространство. Таким образом, большая часть акватории и биоресурсов Каспия остается в общем пользовании.

Схожим образом решена и проблема прокладки трубопроводов. Признано право прикаспийских государств прокладывать трубопроводы по дну моря, не получая одобрения всей пятерки, а лишь на основе договоренностей со странами, через сектор которых проляжет труба.

Таким образом, документ носит компромиссный характер, и многие вопросы предстоит еще решить. Тем не менее, для Ашхабада она открывает перспективы по созданию Транскаспийского газопровода (ТКГ), поскольку неурегулированный статус Каспия всегда считался главным препятствием для этого проекта.

ТКГ, пользующийся особой поддержкой ЕС и США, должен соединить газотранспортные системы Туркмении и Азербайджана для вывода туркменского газа через Грузию и Турцию в Европу. Благодаря доступу Европы к туркменским ресурсам этот маршрут должен создать альтернативу российскому газу. Предполагается, что ТКГ, протяженностью 300 км, должен стать частью «Южного газового коридора» (ЮГК), создаваемого для транспортировки газа из Азербайджана в Европу.

Россия и Иран выступали против прокладки газопровода по дну Каспия, считая, что это может создать угрозу уникальной биосистеме этого водоема. Принятая Конвенция о статусе Каспия в целом облегчает реализацию проекта Транскаспийского газопровода из Туркмении в Азербайджан. Помимо проблем экологической безопасности на пути реализации осуществления проекта ТКГ есть и другие сложности. Во-первых, в Евросоюзе, как считают эксперты, в настоящее время нет большой заинтересованности в проекте ТКГ ввиду неясных перспектив спроса на газ. Во-вторых, ЮГК создается прежде всего под азербайджанский газ (с месторождения Шах-Дениз-2), поэтому туркменский становится его конкурентом (это уже нашло отражение в возникших между Баку и Ашхабадом противоречиях по вопросу заполняемости газопроводной системы).

В-третьих, на планах строительства ТКГ могут неблагоприятно отразиться разногласия по разделению недр между государствами Каспия. Например, недовольство Баку вызвало проведенное Ираном бурение на месторождении Сардар Джангал, которое Азербайджан считает своим. Долгие годы идет спор между Баку и Ашхабадом по поводу ряда месторождений (Сердар, Осман и Омра в туркменском варианте). Наконец, в-четвертых, с учетом всех действующих и проектируемых в Туркмении газоэкспортных маршрутов возникают сомнения по вопросу их ресурсного обеспечения.

Повестку дня следующего саммита может быть включен вопрос об объединении уси­лий прикаспийских государств по обеспечению безопасности, другими словами, о создании совместного военного флота. В частности, по мере роста важности каспийского фактора для энергетики Ирана усилится его потребность в охране объектов морской и наземной нефтегазовой инфраструктуры. Использование данного аргумента для наращивания собственных военно-морских сил на Каспии характерно и для других прибрежных стран. Нужно отметить, что точки зрения РК и ИРИ на обеспечение безопасности в регионе во многом сходятся. В разное время оба государства предлагали выработать отдельный политический документ, направленный на объединение усилий «каспийской пятерки» в борьбе с терроризмом, наркотрафиком и другими угрозами стабильности (казахстанская идея Пакта стабильности на Каспии.

Потенциальная угроза роста военной напряженности на каспийском побережье в случае обострения американо-иранского конфликта вынуждает Тегеран внимательно отслеживать состояние боеготовности ВМФ прикаспийских государств. Участие РФ в вооруженном конфликте в Сирии и запуск российских ракет по сирийской территории из акватории Каспия создало нежелательный прецедент и поставило Казахстан в сложное положение. Россия и в определенной степени Иран прилагают серьезные усилия для того, чтобы сохранить регион закрытым для военной активности всего остального мира.

В случае реализации проекта ТКГ, шансы которого, правда, многие эксперты оценивают как минимальные, а также с учетом создания «Южного транспортного коридора» Центральная Азия – Европа, в обход России через Южный Кавказ и Прикаспийский регион, присутствие Запада на постсоветском пространстве может существенно возрасти. Вероятность усиления его влияния связана также с транзитом войск коалиции НАТО из Афганистана через коридор Центральная Азия – Южный Кавказ, в ходе которого США и союзники могут предпринять шаги для укрепления связей в сфере безопасности с постсоветскими государствами ЦА и Прикаспийского региона. Это может привести к росту противостояния России и США в Центральной Азии, а для стран Центральной Азии, в том числе – Туркмении, создать достаточно непростую проблему выбора внешнеполитических приоритетов.

VII. Роль России

Как известно, РФ в числе первых государств признала статус постоянного нейтралитета Туркменистана. Поддержав Туркменистан на всех его этапах, Россия выступила соавтором соответствующих резолюций ГА ООН в 1995 и 2015 годах. Россия также активно поддержала в 2008 и 2013 гг. в качестве соавтора инициированные Президентом Туркменистана резолюции ГА ООН по надежному и стабильному транзиту энергоносителей и международному сотрудничеству в этом направлении.

В свою очередь, Туркменистан активно поддерживает инициативы РФ на международной арене. В последнее время дан качественный импульс партнерскому диалогу Туркменистана и РФ по таким стратегическим направлениям, как энергетика, транспорт, промышленность, сельское хозяйство, а также образовательному и культурно-гуманитарному сотрудничеству. В плане расширения сфер туркмено-российского сотрудничества необходимо подчеркнуть активное развитие Туркменистаном связей с крупными промышленными, научно-образовательными и культурными центрами России.

Следует заметить, что наряду с Китаем Россия была (до недавнего времени) основным покупателем туркменского природного газа и в условиях недиверсифицированности экспортных маршрутов разрыв с «Газпромом» может привести к сужению экспортных возможностей Туркменистана. Наряду с этим потеря покупателя в лице России автоматически повышает зависимость Туркменистана от КНР. Уход «Газпрома» с туркменского рынка свидетельствовал об изменениях во внешнеполитическом позиционировании России на энергетическом рынке Центральной Азии.

До середины 2000-х гг. Россия занимала практически монопольное положение на газовом рынке Туркменистана и полностью регулировала потоки природного газа из Туркменистана. Так, в 2006-2008 гг. почти весь туркменский газ шел в РФ (это примерно 41-42 млрд. куб. м в год). В свою очередь «Газпром» закупал туркменский газ по цене в 3-5 раз ниже, чем на европейском рынке и затем перепродавал туркменский газ по более высокой цене. Ситуация кардинально изменилась после аварии на газопроводе Средняя Азия – Центр в 2009 году. В то же время, по мнению некоторых наблюдателей, возникший конфликт был связан с проектом строительства газопровода Восток – Запад. Ключевой момент состоял в том, что в перспективе газопровод Восток – Запад должен был присоединиться к планировавшемуся Прикаспийскому газопроводу, предназначавшемуся для транзита газа с месторождений Каспийского моря в Российскую Федерацию. Таким образом, Москва гарантировала бы себе дальнейший контроль над потоком туркменского газа в европейском направлении. Кроме того, как сообщали СМИ, планировалось, что газопровод построит российский «Газпром».

Однако соглашение не удалось подписать. Ашхабад настаивал на том, чтобы пункт о присоединении газопровода Восток – Запад к Прикаспийскому был исключен из текста соглашения. Немного позднее туркменская сторона объявила международный тендер на строительство газопровода Восток – Запад. В результате инцидент с взрывом газопровода привел к длительному прекращению поставок газа туркменской стороной. Существует мнение о том, что Россия, по сути, применила против Туркменистана «энергетическое оружие», как в случае газовой войны с Украиной. Поставки в Россию были возобновлены только в январе 2010 года, но объемы подачи заметно сократились. Так, стороны заключили новое соглашение, по которому вместо прежних 40 млрд. куб. м. «Газпром» приобретал у туркменского концерна 10 млрд. куб. м. газа в год.

Тем временем на туркменском рынке газа появился Китай, которому за относительно короткое время удалось прочно закрепить свои позиции в газовом секторе Туркменистана. На первый взгляд ключевая причина разрыва российско-туркменского сотрудничества в газовой сфере лежит на поверхности и связана она с вопросом цены за покупаемый Россией газ. Вместе с тем, на решение «Газпрома» отказаться от закупок газа из Туркменистана влияет то, что сегодня Россия в принципе не нуждается в импорте газа.

Между тем данный шаг вписывается в общую тенденцию по сокращению Россией закупок газа из-за рубежа. Начиная с 2015 года «Газпром» также прекратил закупки газа из Азербайджана. В свою очередь, список покупателей российского газа довольно ограниченный. Поставки газа в Китай по газопроводу «Сила Сибири» планируется начать только в 2019 году. Кроме того, в свете последних изменений нефтяных цен возможности «Газпрома» по наращиванию экспорта газа в китайском направлении нуждаются в пересмотре. Спрос на российский газ в Европе также растет очень незначительно и по прогнозам доля «Газпрома» на европейском рынке в среднесрочной перспективе не превысит уровень в 30%. С другой стороны, внутреннее потребление газа в России не показывает рост.

Таким образом, можно сказать, что «Газпром» отказался от закупок газа из Туркменистана, чтобы частично поддержать свою добычу в России. Между тем Туркменистан и Россия выступают конкурентами в вопросе поставок газа в китайском направлении. Для выхода на китайский рынок «Газпрому» необходимо напрямую конкурировать с центральноазиатскими поставщиками и прежде всего с Туркменистаном, который после ввода в эксплуатацию нитки D газопровода Центральная Азия – Китай намерен увеличить объемы экспорта газа в КНР. К тому же благодаря газу из ЦА китайская сторона получает возможность значительно сбивать цену на российский газ.

Россия и Туркменистан являются конкурентами и по индийскому направлению. Интересно отметить, что несколько лет назад обсуждалась возможность участия «Газпрома» в проекте строительства трансафганского трубопровода ТАПИ. В числе возможных форм участия высказывался и вариант участия российского концерна как одного из поставщиков газа в Индию и Пакистан. При этом экспертами отмечалось то, что инфраструктура для экспорта в Индию российского газа по большей части уже создана. Так, газ из России предполагалось транспортировать по газопроводу Средняя Азия – Центр, используя реверсный режим поставок, и соединить с трубопроводом ТАПИ.

Однако данная идея не получила поддержки Ашхабада, который не заинтересован в том, чтобы на рынке Индии появился российский газ. Поэтому, исходя из всего этого, в Москве могли принять решение о нецелесообразности дальнейшего финансирования своего потенциального конкурента в лице Туркменистана. Следует отметить, что в российско-туркменском конфликте могут присутствовать и геоэкономические соображения долгосрочного характера. В данном контексте туркменский газопровод Восток – Запад может представлять серьезную угрозу для энергетических интересов России, так как в случае запуска «Южного газового коридора» строительство транскаспийского газопровода, несмотря на возможное противодействие со стороны Москвы, становится лишь вопросом времени.

По итогам официального визита В.Путина в Туркмению в октябре 2017 г. глава Минэнерго РФ А.Новак заявил, что Москва рассматривает «на перспективу проекты по добыче и реализации туркменского газа». Возобновление экспорта туркменского газа в Россию может способствовать укреплению сотрудничества двух стран в целом, а также снижению заинтересованности Ашхабада в альтернативных маршрутах экспорта газа в обход РФ. Однако, судя по всему, нахождение компромисса по вопросу его цены будет непростым.

Что касается военно-технического взаимодействия Туркмении и России, то на него влияло изменение внешнеполитических приоритетов Ашхабада. Как известно, в течение почти пяти лет после объявления нейтралитета российские пограничники помогали Туркмении охранять границы на суше и на море. В 1994 г. Ашхабад начал сотрудничать с НАТО по программе «Партнерство ради мира» и сократил взаимодействие с Москвой. В 2016 г., после почти десятилетнего периода напряженности, между РФ и РТ наметилась активизация военно-политических связей. При этом Ашхабад заявил о готовности сотрудничать с Россией в области безопасности.

По итогам визита в Ашхабад в 2016 г. министра обороны РФ С.Шойгу пресс-служба МО РФ сообщала, что обсуждались актуальные вопросы двустороннего военного и военно-технического сотрудничества, а также проблемы региональной и глобальной безопасности. Были определены перспективные направления углубления российско-туркменского взаимодействия в военной области, согласованы конкретные шаги по укреплению Вооруженных сил Туркменистана. Прежде всего, это касается обеспечения их совместимым вооружением и военной техникой, подготовки военных кадров.

В октябре 2017 г., в ходе официального визита В. Путина в Ашхабад, между двумя странами было подписано соглашение о стратегическом партнерстве. При этом главным приоритетом было названо сохранение стабильности в прикаспийском регионе. По словам Г.Бердымухамедова, в Ашхабаде «с уважением и пониманием» относятся к интересам России в Центральной Азии, «всегда готовы к продолжению тесного и системного взаимодействия как стабилизирующему элементу, придающему устойчивость и сбалансированность в регионе». Следует отметить, что на саммите в Актау Туркмения в лице президента Г.Бердымухамедова, наряду с Конвенцией о правовом статусе Каспийского моря, подписала также протоколы о сотрудничестве и взаимодействии пограничных ведомств, а также о сотрудничестве в области борьбы с терроризмом и оргпреступностью.

К настоящему времени между РФ и Туркменистаном подписано более 20 документов, предусматривающих расширение военных связей, в том числе гарантии Москвы по оказанию помощи республике в экстренных ситуациях. Наблюдающееся сближение двух стран, безусловно, выгодно и России, и Туркмении. Для Ашхабада это облегчает поиск компромиссов при решении спорных вопросов, связанных с продвигаемыми им проектами новых маршрутов экспорта газа. В более широком смысле – поддержка России укрепляет позиции Туркмении перед лицом внешних угроз. Для РФ развитие отношений с Ашхабадом наибольший интерес представляет с точки зрения обеспечения безопасности ее южных рубежей.

VIII. Интересы Казахстана

В качестве приоритета в Центральноазиатском регионе для укрепления двусторонних связей после смены режима туркменское руководство выбрало Казахстан. В Ашхабаде вызывало большой интерес строительство Казахстаном второй ветки нефтепровода в Китай, допуск на свои урановые рудники японских компаний, переговоры Астаны с Китаем и Японией, а также с Францией по поводу сооружения первой казахстанской АЭС. Но экономическим интересам Казахстана отвечала существующая ситуация, когда Астана получала плату за транзит туркменского газа через территорию РК. Этот факт заставлял Казахстан – как важный элемент транзита из Средней Азии в Европу – поддерживать российскую (в реальности – российско-казахстанскую) монополию по транспортировке углеводородов с территории соседей. По проблеме Каспийского моря появились признаки сближения Ашхабада с общей позицией Азербайджана, РК и РФ.

В качестве транзитного государства Казахстан может поддерживать диверсификацию газопроводов из Туркменистана, но заинтересован в том, чтобы они как правило прокладывались через казахстанскую территорию. Исходя из этого, Астане выгоднее отдавать предпочтение таким проектам как прикаспийский и китайский газопроводы. Однако в качестве сопоставщика газа в новые трубопроводы Казахстан вполне имеет право участвовать в таких альтернативных проектах.

В отношении ситуации на Каспии Казахстан заинтересован в том, чтобы Туркменистан урегулировал свои противоречия (вероятно, на компромиссной основе; здесь также востребована посредническая роль РК) с Баку и присоединился к негласной коалиции постсоветских государств, которые бы выступили единым фронтом и вернули позиции Ирана к прежнему статус-кво (до 1991 г.).

В целом, Казахстан крайне заинтересован в привлечении Туркменистана ко всем интеграционным процессам в Центральной Азии и СНГ. Основным препятствием для этого является нейтральный статус Ашхабада, который можно обойти на основе двусторонних соглашений. На достижение этих целей и должна быть направлена дипломатическая и внешнеполитическая активность Астаны.

Из заявлений руководства РК видно, что вопрос статуса Каспийского моря стоит на верхних строчках в списке приоритетов казахстанской дипломатии. На протяжении всего периода не­зависимости Казахстан активно поддерживал каспийские инициативы. Казахстан может и должен пытаться исключить проблемы с прибрежными государствами дипломатиче­ским путем, не вступая в конфликты; Казахстан также поддерживает подходы, основанные на взаимном сотрудничестве с прибрежными государствами.

Казахстан вполне может использовать в свою пользу основной постулат внешнеполитической стратегии Ашхабада, который состоит в том, что в Туркменистане полагают, что развитие энергетического и транзитного потенциала страны возможно в полной мере только при поддержке крупных игроков из числа потребителей энергоресурсов. Поэтому под прикрытием своего нейтрального статуса Туркменистан ищет сотрудничества с внерегиональными игроками, но одновременно старается сохранять ровные отношения и с соседями по региону.

Выводы

Для реализации газоэкспортной стратегии Туркмении решающее значение приобретает обеспечение безопасности в стране, что напрямую связано с ее способностью отражать внешние угрозы. Так, угрозы со стороны Афганистана требуют поддержания постоянной боевой готовности для защиты границы. Исходя из своего нейтрального статуса, республика отказывается участвовать в организациях коллективной безопасности, действующих на пространстве СНГ, рассчитывая на собственные силы или, в крайнем случае, действуя в рамках двусторонних отношений.

Тем не менее, многие эксперты по-прежнему высказывают сомнения относительно перспектив ТАПИ, включая возможность его введения в строй в намеченные сроки. Наиболее скептически настроенные наблюдатели считают, что официальная церемония начала строительства афганского отрезка ТАПИ может оказаться фальстартом из-за нехватки средств, и даже ставят под сомнение само наличие туркменского отрезка ТАПИ, ссылаясь на то, что документальных подтверждений проведения там работ нет.

В 2012 г. фактически впервые публично был предан некий ультиматум правительству Туркменистана, напрямую затрагивающий главные основы внутренней политики в отношении собственности на газ. Таким образом, интересы транснациональных компаний далеки от национальных интересов Туркменистана и его видения развития собственного нефтегазового комплекса. Тем не менее, актуальность Трансафганского газопровода остается высокой и для Туркменистана, и Афганистана, и Пакистана, и Индии. Но для реализации подобного рода масштабных геоэкономических проектов необходимо задействовать потенциал такого механизма, как Экономический и Социальный Совет ООН (ЭКОСОС), в сферу компетенции которого входит рассмотрение международных экономических и социальных проблем, а сам Совет учрежден в качестве центрального форума для обсуждения таких проблем и разработки политических рекомендаций. Это позволило бы нивелировать узкокорыстные и эгоистические интересы крупных транснациональных корпораций и привести их к общему знаменателю с национальными интересами стран региона.

В свою очередь Россия не заинтересована в появлении туркменского газа на рынке Европы в обход ее территории. Особенно учитывая, что совсем недавно Россия фактически контролировала весь поток туркменского газа в северном Направлении. Весьма показательно, что в свое время Москва и Ашхабад заявили о синхронизации проекта «Восток – Запад» и Прикаспийского газопровода, однако позже туркменская сторона упрекнула Россию в том, что она не выполнила свои обязательства по инвестированию в газопровод.

Таким образом, разрыв отношений позволял России более жестко формулировать свою позицию по Транскаспийскому газопроводу. В более широком контексте уход России с туркменского газового рынка может свидетельствовать о том, что внешнеполитическое позиционирование России в качестве энергетической державы претерпевает определенные изменения. Если раньше Россия занимала почти монопольное положение на рынке энергоносителей стран региона ЦА в вопросах закупки и транспортировки энергоресурсов и использовала ценовой фактор в качестве механизма внешнеполитического воздействия, то на сегодняшний день вслед за ухудшением экономической ситуации Москве приходится считаться с затратами на свое присутствие.

Несмотря на проведенные встречи и подписанные за много лет конвенции, проблема статуса Каспийского моря еще не решена. Определены только казахстанские границы. Другие прибрежные государства преследуют собственные интересы, которые трудно согласовать. Как и другие прикаспийские государства, включая Туркменистан, Казахстан принял свой собственный подход. Урегулирование правового статуса дает Каспийскому морю новое определение в соот­ветствии с международными правовыми нормами. Определение правового статуса Каспия важно для проведения экспертиз безопасности, сохранения биологического разнообразия моря, освоения дна Каспия, формирования транспортно-логистической инфраструктуры, что в интересах как Астаны, так Ашхабада.

В перспективе Ашхабад планирует серьезно нарастить производство и увеличить экспортные объемы газа. Есть сведения о том, что к 2030 году Ашхабад намерен утроить нынешние показатели по добыче. Для туркменских властей актуальность задачи по увеличению экспортных поставок газа обусловлена также низким уровнем внутреннего потребления газа при всевозрастающих объемах добычи. В этой связи для реализации своего экспортного потенциала Туркменистану необходимо диверсифицировать свою трубопроводную инфраструктуру.

Между тем в вопросе диверсификации экспортных маршрутов существуют серьезные ограничители. На сегодняшний день поставки туркменского газа осуществляются в основном по двум направлениям: один маршрут идет в Китай, его мощность составляет 55 млрд. куб. м в год, еще один идет в Россию, его мощность – 80 млрд. куб. м. Третьим рынком экспорта для туркменского газа выступает Иран.

В целом Туркменистан и страны, принимающие участие в строительстве газопровода ТАПИ, стремятся к снижению рисков и ведут работы по строительству газопровода. В настоящий момент этот газопровод является самым реалистичным направлением для диверсификации поставок туркменского газа. Между тем нельзя сказать, что Туркменистан сильно пострадает в экономическом плане от того, что Россия отказалась от закупок газа. В региональном контексте экономическая ситуация выглядит более или менее устойчивой.

К тому же Туркменистан обладает значительными ресурсами, накопленными в Резервном валютном фонде и Стабилизационном фонде. Как показывает анализ, ключевой причиной расторжения газового контракта между Россией и Туркменистаном стало то, что стороны не смогли прийти к соглашению по вопросу цены на покупаемый газ. При этом можно отметить, что требование российской стороны о необходимости пересмотра цены носило в целом объективный характер.

Завоевание Китаем прочных, фактически монопольных позиций в сфере добычи и закупки природного газа Туркмении в первом десятилетии XXI в. представляется закономерным и почти неизбежным процессом ввиду большого инвестиционного потенциала КНР и известных проблем туркменского газового экспорта на других направлениях. Однако в условиях снижающегося значения России в этой стратегически важной отрасли туркменской экономики издержки для Ашхабада от полного доминирования Китая становятся всё более очевидными. Вслед за достижением лидерства в энергетическом партнёрстве и установлением кредитной зависимости Ашхабада Китай всё более заметным образом наращивает своё присутствие в Туркмении, в первую очередь по линии военного и гуманитарного сотрудничества.

В настоящее время становится всё более заметным сотрудничество Ашхабада с Пекином в военно-технической сфере, в первую очередь по направлению закупки современных вооружений (системы ПВО, РЛС, комплексы связи, беспилотные аппараты). Несомненно, их принятие на вооружение в Туркмении сопровождается активизацией контактов военных ведомств двух стран, программами обучения персонала, возможно и на туркменской территории. Таким образом, быстрый прогресс КНР в их разработке и производстве конвертируется в активизацию политического сотрудничества со странами – партнёрами Китая.

В целом история развития китайско-туркменских отношений в постсоветский период выявила как позитивные, так и негативные (с позиции туркменских интересов) стороны сотрудничества с КНР. К позитивным следует отнести способность КНР в короткий срок и фактически собственными силами добиться реализации сложных многонациональных проектов – таких как Трансазиатский газопровод, способных принести экономические выгоды всем их участникам. Негативными следует признать узкую направленность экономических интересов Китая в отдалённых от него странах (контроль в сфере ТЭК), активное использование инструментов кредитно-финансовой зависимости. Неясной остается и степень готовности КНР участвовать в разрешении многочисленных проблем Туркмении: социально-политических, хозяйственных, экологических, в сфере безопасности и др., актуальность которых со временем только нарастает.

Масштабы китайского присутствия в туркменской нефтегазовой отрасли достаточно велики, учитывая, что КНР контролирует более 1/4 туркменской газодобычи и на ее долю приходится не менее 2/3 всего объема иностранных финансовых вложений в отрасль. В то же время китайское присутствие имеет ярко выраженный «сырьевой» характер: оно нацелено исключительно на добычу/экспорт газа в КНР. Главной целью Китая является резервирование максимально возможных объемов туркменского газа для последующего его импорта. Для этого КНР осуществляет масштабное кредитование туркменской экономики (не только нефтегазовой отрасли) под нынешние и будущие поставки газа.

Учитывая, что Ашхабад не продает свои нефтегазовые активы, Китай действует по принципу «если нельзя купить саму туркменскую нефтегазовую отрасль, то, по крайней мере, можно купить и зарезервировать за собой продукцию данной отрасли». Кроме того, китайская КННК сама активно участвует в открытии и освоении новых газовых месторождений на условиях СРП. В кратко- (до трех лет) и среднесрочной (до 10 лет) перспективе характер китайского присутствия в нефтегазовой отрасли Туркменистана с высокой долей вероятности не изменится, однако его масштабы, скорее всего, будут расти и дальше.

В свою очередь, в долгосрочной перспективе (до 20 лет) характер и масштабы китайского присутствия в нефтегазовой отрасли Туркменистана прогнозировать сложно: многое будет зависеть от интереса Пекина к конкретным объемам поставок туркменского газа. Теоретически после ввода в эксплуатацию четвертой нитки газопровода Туркменистан  Китай пропускной способностью в 30 млрд. куб. м в год станут возможны газовые поставки в объеме 95 млрд. куб. м ежегодно. И все же на практике реальные объемы поставок могут сильно отличаться в большую или меньшую сторону.

В итоге, учитывая нынешнюю крайне сложную и непредсказуемую динамику изменений экономической/энергетической конъюнктуры в Китае, России и Европе, а также во всем мире, оценить ситуацию вокруг поставок туркменского газа в КНР, особенно в долгосрочной перспективе, можно лишь на основе сценарного подхода.

На российском направлении складывается прямо противоположная ситуация. В краткосрочной перспективе разрыв газовых отношений с Россией, скорее всего, приведет к сужению экспортных возможностей Туркменистана, одновременно повышая зависимость Ашхабада от единственного крупного покупателя газа в лице Китая. Вместе с тем, уход «Газпрома» с рынка заставляет Туркменистан активизировать работы по диверсификации экспортных маршрутов газа.

Вместе с тем российско-туркменский газовый конфликт может стать тем импульсом, который способен существенно изменить энергетическую карту региона, где Туркменистан может выступить в роли так называемого game changer. Так, в случае успешной реализации проекта газопровода ТАПИ страны Центральной Азии впервые получат доступ на южноазиатский газовый рынок. В более широком смысле это способствует процессу соединения рынков Центральной и Южной Азии и способно повлиять на экономическую ситуацию в Афганистане. К тому же последние изменения вокруг «Южного газового коридора» обеспечивают новые перспективы идее строительства Транскаспийского газопровода.

Россия продолжит попытки вовлечь Туркменистан в военные связи, например, участвовать в Объединенной системе ПВО государств СНГ, в которой он формально состоял с 1995 года, или во взаимном уведомлении о переброске передвижных зенитно-ракетных комплексов (ПЗРК). Республика начинает осознавать опасность соседства с Афганистаном, главным источником угроз в современном мире, а также стремится сохранить авторитарную форму правления. Это диктует необходимость создания сильной армии, тем самым формируя интерес России. Однако без помощи внешних сил модернизация туркменских Вооруженных сил не реальна. Ашхабаду нужен надежный если не союзник, то предсказуемый партнер. Россия готова поддержать безопасность если не режима, то газовых контрактов (то, что от них осталось).

При этом многие эксперты признают Туркмению наиболее слабым звеном среди северных соседей Афганистана. Таджикистан и Киргизия входят в ОДКБ и ШОС, имеют на своей территории российские базы. Узбекистан имеет достаточно боеспособную армию, активно сотрудничает с НАТО. Кроме того, как отмечают эксперты, граничащие с республикой афганские провинции, с согласия НАТО взяты под протекторат Ташкентом. В этих условиях статус нейтралитета, которого Туркмения придерживается со времен обретения самостоятельности, может ослабить позиции Ашхабада в противостоянии террористическим угрозам.

В то же время необходимо отметить, что становление Туркменистана в качестве активного игрока на глобальном энергетическом рынке означает, что Ашхабаду, возможно, придется столкнуться с новыми вызовами, в том числе вызовами безопасности, так как энергетическая конкуренция, как правило, предполагает столкновение геополитических интересов участников рынка.