Во второй части материала мы продолжаем обзор литературы, посвященной региону центральноазиатскому региону (ЦАР). Первая часть была целиком посвящена западным публикациям. Однако ряд работ остался вне нашего внимания. В этом и последующих эссе мы постараемся компенсировать данный недостаток. Но основное внимание будет уделено российской политологии, которая в 2016 г. представила ряд интересных и фундаментальных работ, посвященных нашему региону.
Engvall J. The State as Investment Market: Kyrgyzstan in Comparative Perspective. – Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 2016. – 240 p.
Йохан Энгвелл, автор книги «Киргизстан в сравнительной перспективе: государство как рынок для инвестиций», посвятил свою монографию нашему ближайшему соседу. Й.Энгвелл является «птенцом гнезда Старрова», т.е. уже много лет плодотворно сотрудничает с Институтом Центральной Азии и Кавказа, возглавляемым профессором Ф.Старром. Он также является научным сотрудником Шведского института по международным делам. Сферой его научных интересов является государственное строительство, политическая экономия, коррупция и организованная преступность, с особым акцентом на ЦАР. Он – соавтор работ «Утверждение государственности: роль Казахстана в международных организациях» (2015 г.) и «Как Грузия боролась с коррупцией, и что это означает» (2012 г.).
Основной темой новой работы Й.Энгвелла является рассмотрение проблемы экономической коррупции в глобальном контексте, но на конкретном материала одного из центральноазиатских государств. На протяжении 8-летнего периода истории современной Киргизии автор детально показывает, как работает сложившаяся за годы независимости политико-экономическая система в КР.
Й.Энгвелл исходит из того, что данная система может быть реинтерпретирована, исходя из организации самого государства. Метод «от обратного» состоит в том, что феномен киргизкой коррупции подразумевает не получение преференций путем коррупции частными лицами (частным бизнесом), а наоборот – политики и чиновники из госаппарата контролируют деятельность экономических субъектов, оказываю протекцию или напротив, контролируя общественную (но временно приватизированную) или отбирая частную собственность. После каждой смены власти в Бишкеке возобновляется процесс перетекания одной и той же собственности в новые руки. По мнению западных коллег Й.Энгвелла, его работа позволяет коренным образом пересмотреть устоявшиеся представления о роли государства в Центральной Азии.
Среди работ, заслуживающих внимания, следует также назвать монографию Д.Блюма «Социальные процессы глобализации», посвященную влиянию глобализации на культурные изменения в Казахстане в результате миграционных процессов (Blum D. The Social Process of Globalization: Return Migration and Cultural Change in Kazakhstan. – Cambridge: Cambridge University Press, 2016).
В Великобритании увидела свет и книга Т.Дадабаева «Япония в Центральной Азии: стратегии, инициативы и отношения с соседними государствами». Это далеко не первая работа о политике Токио в нашем регионе. В русле идей своих предшественников автор анализирует отношение Японии к Центральной Азии, которое во многом диктовалось не экономическими императивами, а геополитическими соображениями, завязанными на соседние державы (Россия и Китай, а также США и ЕС). В конце концов, упущенные Японией возможности использовала Южная Корея, которая и сыграла историческую роль экономического и инвестиционного локомотива, предназначавшуюся Японии в начале 1990-х гг. (Dadabaev Т. Japan in Central Asia: Strategies, Initiatives and Neighboring Powers. – Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2016).
На Западе в 2016 г. увидел свет ряд книг по истории Центральной Азии и востоковедению. Ограничимся лишь их перечислением, чтобы центральноазиатская аудитория имела представление о масштабах исследований региона, которые не ограничиваются геополитикой и политологией. Это фундаментальное исследование Б.Андрианова «Древние ирригационные системы Аральского моря: история, происхождение и развитие ирригационной агрокультуры» (Andrianov B. Ancient Irrigation Systems of the Aral Sea: the History, Origin and Development of Irrigated Agriculture. – Oxford: Oxford Books, 2016).
Следует также назвать третий том многотомной оксфордовской «Истории Центральной Азии». Данный том – «Эпоха ислама и монголов» – написан Кристофером Баумером и посвящен наиболее драматичному периоду в истории региона – с VIII по XV вв. (Baumer Ch. History of Central Asia. Vol. 3. The Age of Islam and Mongols. – London: Tauris, 2016).
В Париже в серии «Студиа ираника» вышла монография Маттео Кияро и Эвелин Грасси «Иранские языки и литература Центральной Азии с XVIII века до настоящего времени» (De Chiaro M., Grassi E. Iranian Languages and Literatures of Central Asia: from the 18th Century to the Present. Studia Iranica-Cahier 57. – Paris: Association pour l’avancement des études iraniennes, 2015).
Для нас наибольший интерес представляет исследование Дж.Ли «Казаклык, или амбициозный разбой, и формирование казахов: государство и идентичность в постмонгольской Евразии» (Lee J. Qazaqlik, or ambitious Brigandage, and the Formation of the Qazaqs: State and Identity in Post-Mongol Eurasia. – Boston: Brill, 2016. – XIV+238 pp). Термин «казаклык» (казакование) автор использует как синоним разбойного бродяжничества, столь характерного для Евразии в послемонгольскую эпоху. Исследователь связывает этот феномен, распространенный вплоть до причерноморских степей среди смешанного славяно-тюркского населения, с политическим аспектом. В результате «политического бродяжничества», говоря словами автора, сложилась казахская нация как особый феномен, а не отколовшаяся часть узбекского улуса. Появление казахов, считает автор, (как и многих других народов и государств Евразии) было бы невозможно без распада жестко централизованной и иерархизированной системы монгольского правления.
Перспективы сотрудничества России и Китая в Центральной Азии. А.А.Казанцев, И.Д.Звягельская, Е.М.Кузьмина, С.Г.Лузянин. Гл. ред. И.С.Иванов. Российский совет по международным делам. – М.: НП РСМД, 2016. – 52 с.
Работа наших российских коллег «Перспективы сотрудничества России и Китая в Центральной Азии», выпущенная под эгидой Российского совета по международным делам, уводит нас в сферу международной политики. Цель издания, как отмечают сами авторы, обозначить возможности сотрудничества России и Китая в регионе Центральная Азия, проанализировав интересы двух государств в их соотношении с интересами самих центральноазиатских государств, а также растущие риски и вызовы безопасности, способные воспрепятствовать реализации проектов экономического развития – Евразийского экономического союза (ЕАЭС) и китайского «Экономического пояса Шелкового пути» (ЭПШП).
В работе также освещаются вопросы экономических интересов и экономического присутствия России и Китая в регионе, сопоставляются их возможности в сфере обеспечения безопасности. Особое внимание уделяется возможностям сотрудничества двух держав в сфере сопряжения ЕАЭС и ЭПШП. Кроме того, авторы предлагают ряд перспективных форматов и областей сотрудничества, отвечающих интересам как России и Китая, так и интересам самих центральноазиатских государств. Конкретные стратегии разных стран Центральной Азии по отношению к различным интеграционным проектам (ЕАЭС), международным организациям (ШОС, ОДКБ) и инициативам, направленным на усиление международного сотрудничества (китайская инициатива Экономического пояса Шелкового пути), существенно отличаются.
Так, Казахстан и Кыргызстан максимально открыты для международного сотрудничества со всеми великими державами, в том числе, с Россией и Китаем, которые официально отнесены к числу наиболее важных внешних партнеров. Узбекистан и Туркменистан, относятся к противоположной группе. Они предпочитают интеграционным международным структурам и вообще многостороннему сотрудничеству в рамках международных организаций взаимодействие на двусторонней основе. Таджикистан занимает промежуточное положение между этими двумя группами. Он не входит в ЕАЭС, но входит в ОДКБ и ШОС.
Таким образом, сложность внутрирегиональных проблем отражается на многослойной и фрагментированной структуре взаимодействия государств Центральной Азии как между собой, так и с внешними партнерами.
В настоящее время сотрудничество России и Китая в Центральной Азии приобрело особую актуальность в связи с ростом обозначенных угроз и вызовов безопасности. Подходы РФ и КНР к ситуации в ЦАР сходны: оба государства рассматривают имеющиеся возможности исключительно в прагматических категориях, не затрагивая вопросов внутренней политики государств региона и особенностей их политических режимов.
Авторы исходят из того, что РФ и КНР имеют в ЦАР совпадающие и гармонично согласующиеся стратегические и геополитические интересы. Во-первых, обе стороны заинтересованы в противодействии росту нетрадиционных угроз безопасности. Для России это особенно важно, поскольку эти угрозы носят трансграничный характер. Во-вторых, Россия и КНР не заинтересованы в усилении влияния в регионе потенциально враждебной им третьей силы.
Пекин в стратегическом плане считает ЦАР и постсоветское пространство в целом достаточно надежным тылом для реализации своей политики в Азиатско-Тихоокеанском регионе (АТР). Москва же воспринимает страны региона как союзников по ОДКБ или как нейтральные государства в плане обеспечения баланса сил с НАТО на европейском театре. Экономические интересы России и КНР в Центральной Азии традиционно носят более конкурентный характер, чем отношения в области политики и стратегии. Россия заинтересована в реинтеграции постсоветского пространства на новой экономической основе. С момента распада СССР Китай проявил заинтересованность в доступе к центральноазиатским ресурсам, налаживании эффективного торгово-инвестиционного взаимодействия со странами региона, формировании мощной транспортной и трубопроводной инфраструктуры, как транзитной, так и соединяющей регион с КНР.
Авторы проекта предлагают ряд принципов, на которых должно базироваться сотрудничество РФ и КНР в регионе. Важным принципом сотрудничества должно быть комплексное понимание взаимосвязи проблем безопасности и политической стабильности с проблемами социально-экономического и культурного развития. Основным критерием эффективности сотрудничества Москвы и Пекина в Центральной Азии может быть только содействие странам региона в обеспечении экономического развития и социально-политической стабильности.
По мнению авторов, сегодня исламисты угрожают государствам ЦАР сразу с двух направлений – афганского и ближневосточного. Именно в этом заключается принципиальная новизна ситуации для региона. Очевидно, что правящим элитам стран ЦАР придется искать формулу сосуществования с политическим исламом. Основными составляющими такой формулы должны быть пресечение влияния внешних экстремистских структур, «национализация» местного ислама, создание условий для легальной (и контролируемой) политической деятельности исламских партий и организаций. Вызов с Ближнего Востока представляется преимущественно идеологическим. Это во многом затрудняет выбор средств реагирования на него.
Авторы отмечают, что у РФ и КНР есть конкурирующие интересы в экономике региона. Но если в нефтегазовой сфере (порядка $58-62 млрд. к $12 млрд.) и горнодобыче китайские компании представлены значительно шире, чем российские, то в гидроэнергетике и нефте- и газопереработке их участие сопоставимо. В торговле с ЦАР Китай существенно опережает РФ: $32,6 млрд. против $20,8 млрд. в 2015 г.
Китай стал крупнейшим инвестором в регионе. Он не только приобретает товары и сырье, традиционно вывозившиеся в Россию, но и конкурирует за рынки сбыта с российскими предприятиями. Однако производственное сотрудничество со странами региона пока незначительно.
По мнению исследователей, к областям, в которых интересы России и КНР не пересекаются, относятся: 1) трудовая миграция; 2) поставки вооружений (здесь РФ играет доминирующую роль); 3) региональная транспортная инфраструктура, в которую Китай вкладывает значительные средства (РФ предпочитает модернизировать и строить новые дороги на своей стороне границы с РК); 5) машиностроение. Приток в Центральную Азию финансовых ресурсов из Китая, с одной стороны, способствует развитию инфраструктуры, поддержанию социально-экономической стабильности, но с другой – ставит страны региона перед целым рядом вызовов, таких как консервация ресурсной структуры экономики, снижение стимулов к экономической модернизации и т.д.
В настоящее время Россия и Китай имеют в ЦАР сопоставимые позиции в экономическом плане. Это еще больше повышает ответственность двух держав за укрепление экономики и социальной сферы стран региона, стимулирует их сотрудничество в обеспечении развития.
В работе делается вывод, что в рамках ЭПШП Китай попытается создать в Евразии большую международно-экономическую «нишу», куда можно будет «вкладывать» практически все проекты, планируемые во внешнеполитической и внешнеэкономической сферах КНР, – от транспортных до гуманитарных и туристических. Без взаимодействия ЕС и ЕАЭС велика вероятность того, что многие ключевые китайские проекты сопряжения ЭПШП и ЕС, включая транспортные, будут реализованы в обход территории РФ, которая упустит экономические выгоды и утратит шанс реализации своего транзитного потенциала.
Россия особенно нуждается в преодолении пространственных дисбалансов экономического развития. Началом российско-китайского сотрудничества в этой сфере стали совместный проект строительства скоростной железной дороги Москва – Казань и планируемая модернизация Транссибирской магистрали, включая казахстанский и китайский участки. Ключевой элемент взаимного интереса России, КНР и стран ЦАР в плане совершенствования транспортной инфраструктуры заключается в развитии северной ветки Северного маршрута, который должен соединить Китай и ЕС через территорию РФ и ЦАР.
Ухудшение ситуации в области безопасности может поставить под удар стратегические планы. Китая по осуществлению проекта ЭПШП. В этой связи авторы предлагают 12 шагов в сфере сотрудничества РФ и КНР.
- Сформировать институты сотрудничества, направленные на преодоление асимметрии ЕАЭС и ЭПШП. ЕАЭС как международная организация мог бы взять на себя координацию двустороннего партнерства входящих в него государств с КНР через механизмы согласования промышленной и транспортной политики, политики в сфере регулирования рынков труда и т.п.
- Расширить сотрудничество ЕАЭС и Китая в сферах науки, образования и высоких технологий. Поэтому, необходимо расширять взаимодействие в образовании на базе крупнейших вузов РФ и КНР с участием партнеров из государств-членов ЕАЭС и ШОС.
- России и ЕАЭС необходимо широко подключать свои финансовые институты к финансированию совместных проектов.
- Поддержать российский экспорт в страны ЦАР. В этой связи целесообразна разработка механизмов предоставления государственных гарантий российскому бизнесу и страхования его политических и экономических рисков в Центральной Азии.
- Ускорить реализацию совместных российско-китайских транспортных проектов. Исходя из этого, необходимо проработать вопрос создания не только широтных, но и меридиональных транспортных коммуникаций (железные дороги и речной флот), которые позволят более эффективно использовать возможности Северного морского пути.
- Координация политики в сфере трудовой миграции и реализации совместных инвестиционных проектов. Предлагается создать в рамках ШОС консультативную многостороннюю структуру с участием РФ, КНР, Казахстана, Кыргызстана и Таджикистана по комплексному решению проблем трудовой миграции. Совместные транспортные, промышленные и иные проекты ЭПШП и ЕАЭС должны быть нацелены и на создание новых рабочих мест в странах региона.
- Наладить прагматичный диалог в треугольнике «ЕС – ЕАЭС – Китай» по вопросам формирования общеевразийской инфраструктуры и транспорта, свободы передвижения товаров, капиталов, людей и услуг. Тем самым, целесообразно проработать возможность подписания трехстороннего документа о сотрудничестве между ЕС, ЕАЭС и ШОС.
- Согласовать стратегии России и Китая в сфере безопасности в ЦАР. В сфере поддержания безопасности в ЦА роль РФ существенно превосходит роль КНР. Согласование общего списка террористических организаций, обмен информацией по линии спецслужб о рекрутировании, переправке боевиков в Афганистан и на Ближний Восток, об их финансировании относятся к комплексу неотложных антитеррористических мер. Основным форматом сотрудничества на этом направлении должна стать ШОС.
- Усилить совместную борьбу с угрозой распространения нестабильности с территории Афганистана. В этом контексте необходимо расширить взаимодействие ШОС и ОДКБ в противодействии взаимосвязанным вызовам безопасности.
- Противодействие распространению идеологии радикального ислама. Противодействие экстремизму возможно, во-первых, через исламское образование, во-вторых, через светское образование, просвещение местных обществ, их ознакомление с мировой культурой.
- Координация работы с гражданским обществом в ЦАР. Цели такого сотрудничества – преодоление рисков социальной дестабилизации и вызовов безопасности, исходящих от международного терроризма, профилактика этнических конфликтов, формирование общего и целостного представления о регионе Центральной Евразии и возможностях, возникающих в результате регионального сотрудничества.
- Активизировать сотрудничество экспертов РФ, КНР и стран ЦАР. России и Китаю целесообразно создать постоянную экспертную площадку для диалога по вопросам сопряжения ЕАЭС и ЭПШП, где эксперты могли бы обсуждать текущие задачи в разных сферах – от инфраструктурных проектов до гуманитарного сотрудничества.
Таким образом, заключают авторы, если сторонам удастся правильно ими воспользоваться, появится возможность нейтрализовать рост трансграничных угроз безопасности в регионе, что является необходимым условием для обеспечения поступательного экономического развития всех участников сопряжения евразийской интеграции и ЭПШП.
Попов Д.С. Центральная Азия во внешней политике США. 1991-2016 гг. – М.: РИСИ, 2016. – 247 с.
Наиболее фундаментальной работой из числа рассматриваемых в данном обзоре является книга Д.Попова «Центральная Азия во внешней политике США», охватывающая период с 1991 по 2016 гг. и состоящая из шести глав (автор – руководитель Уральского регионального информационно-аналитического центра Российского института стратегических исследований в г. Екатеринбург).
Автор ставит во главу угла своего исследования тезис о том, что Центральная Азия не относится к числу международных приоритетов Белого дома, но Америка проводит здесь энергичный и акцентированный курс. Более того, район имеет высокую, может быть даже недооцененную стратегическую ценность для США, что объясняется его объективными характеристиками. ЦА расположена практически в географическом центре Евразийского материка. Протекающие здесь процессы затрагивают интересы основных международных конкурентов США и многих крупных региональных держав. Воздействие на болевые точки региона открывает самые разнообразные возможности для влияния на положение дел в соседних странах. Отсюда с высокой долей вероятности можно заключить, что Центральная Азия, если временно и выпадет из фокуса американской внешней политики, то в будущем будет неизбежно вновь и вновь в него возвращаться, а Вашингтон, вопреки официальным заявлениям, будет играть здесь роль оппонента континентальным державам, аналогичную той, что ранее имела Британская империя.
Первая глава «Демонтаж наследия холодной войны: подходы США к демилитаризации региона» посвящена в основном Казахстану – выводу ядерного оружия и уничтожению инфраструктуры ОМУ. Автор подчеркивает, что лояльность Казахстана в вопросах разоружения стала фундаментом долгосрочных отношений с США, способствовала международному признанию республики и позволила заручиться поддержкой Вашингтона в части привлечения западных инвестиций в нефтяной сектор страны. Глава содержит немало новой информации о попытках американской стороны проникнуть в советские ядерные секреты.
Как вполне справедливо отмечает автор, после распада СССР Америка инициировала здесь крупные программы по ликвидации советского ОМУ. Несмотря на то, что в целом их задачи были выполнены, программы до сих пор не свернуты. Более того, ряд инициатив США в сфере нераспространения, предположительно, имеет двойное назначение, представляя определенную угрозу безопасности России и стран ОДКБ. Все без исключения инициативы США сопровождались и сопровождаются внешней риторикой о важности глобального разоружения, хотя в действительности Вашингтон подходит к ним избирательно, с учетом собственных национальных интересов.
Следуя этой логике, США поддержали расширение на ЦАР норм ДНЯО, но выдвинули возражения против создания зоны, свободной от ядерного оружия. Они содействовали утилизации инфраструктуры БО и ХО, но блокируют создание верификационного механизма к КБТО. Негативным итогом стало то, что в ходе настойчивых американских усилий по демонтажу советского «наследия» были безвозвратно утрачены многие передовые для своего времени производства, доставшиеся региону от ВПК СССР. Последние могли бы обеспечить развитие местной фармацевтической, химической и другой гражданской промышленности, если бы их конверсия проходила постепенно, под контролем и при большей материальной и организационной поддержке государства.
Внедрение поставленного из США оборудования и компьютерной техники создало риски того, что сейчас в критической промышленной и военной инфраструктуре некоторых республик ЦА может функционировать иностранная аппаратура с замаскированными математическими кодами и техническими средствами для дистанционного снятия информации или вывода из строя материальной базы.
Другой аспект – беспрецедентное раскрытие данных о военных возможностях стран ОДКБ. Под прикрытием грантов Международного научно-технического центра, инспекционных поездок в рамках СУУ и других подобных механизмов представители США получили легальную возможность для развития контактов в военных и научных кругах ЦА и сбора обширной информации об оборонном потенциале стран региона. В руки американских экспертов попали сведения и образцы, чувствительные для российского оборонно-промышленного комплекса.
Д.Попов заключает, что сегодня «Совместное сокращение угрозы» – это программа, принципиально отличная от той, что была инициирована в начале 1990-х гг. Ее продолжение в модифицированном виде порождает комплекс потенциальных вызовов национальной безопасности России, ее союзников, а также Китая и Ирана.
Вторая глава «Американская военная политика в Центральной Азии» посвящена военно-стратегическим аспектам сотрудничества США со странами региона. В Центральную Азию США совершили прорыв в качестве глобальной военной силы после открытия в 2001 г. «афганского фронта». В бывших азиатских республиках СССР были созданы военные базы США и их союзников, открыто воздушное пространство для боевой и транспортной авиации, развернута инфраструктура тылового обеспечения, на новый уровень выведено военно-техническое сотрудничество (ВТС) и военно-политические контакты сторон. Но, как показала дальнейшая практика, размещение американских военных объектов в Центральной Азии породило целый комплекс угроз безопасности принимающих государств, а стремление Вашингтона сохранить их спровоцировало откровенное вмешательство во внутренние дела.
Автор проливает свет на позицию Туркменистана, который фактически предоставил Америке мини-базу вопреки провозглашенному нейтралитету. Ашхабад дал согласие на воздушные перевозки через свою территорию и разрешил дозаправку самолетов, следующих с «гуманитарными целями», но публично этот факт не афиширует, а полеты, несовместимые с нейтралитетом, представил как выполнение гуманитарной миссии. Некоторые подробности взаимоотношений Вашингтона и Ашхабада раскрывает «туркменское досье» WikiLeaks, на которые ссылается автор.
Отдельно исследователь рассматривает планы Пентагона по применению на территории ЦАР беспилотных аппаратов (БПЛА). Технически американцы уже сегодня в состоянии проводить со своих баз в Афганистане тайные операции с применением БПЛА на территории стран ЦАР без согласования с их руководством. Перечень возможностей БПЛА включает разведку, анализ радиационной, биологической и химической обстановки, нанесение ракетно-бомбовых ударов по наземным целям, в т. ч. с целью ликвидации неугодных лидеров.
Много внимания автор уделяет проблеме «Манаса». По его мнению, режимные строения без окон и с большим количеством кондиционеров, замеченные на базе, могли свидетельствовать о работе здесь компонентов американской глобальной системы «Эшелон», позволяющей перехватывать телефонные переговоры, электронную переписку, выполнять большой спектр иных задач по всему региону. Таким образом, Манас мог представлять для США нечто большее, чем просто аэродром подскока. В свою очередь, отсутствие внешнего контроля за содержимым грузов создавало благоприятные условия для перевалки через ЦТП крупных партий наркотиков из Афганистана в Европу. Замечено, что европейские эпицентры распространения героина совпадают с дислокацией американских военных объектов в ФРГ, Косово и Испании, связанных авиатранспортным сообщением с Манасом. Зафиксированы факты (в начале августа 2008 г.) нелегальной переброски в Киргизию оружия, которое в условиях этнических конфликтов и политической нестабильности в этой стране могло быть использовано для поддержки лояльных групп.
Таким образом, заключает исследователь, США сформировали в Киргизии разветвленную агентурную сеть и свою службу наружного наблюдения, осуществляющую слежку за политическими деятелями, а также контрнаблюдение за сотрудниками ЦРУ. Прекращение работы ЦТП совпало по времени со строительством нового многоэтажного здания посольства США в Бишкеке, что породило в местных СМИ предположение (официально Госдепартаментом опровергаемое) о перемещении в возводимый комплекс оборудования и персонала, прежде задействованных в радиоэлектронной разведке в Манасе. Слухи подогревались сообщениями о получаемой представительством США крупнотоннажной дипломатической почте, среди которой выделялся груз, датированный концом марта 2015 г. и весом более 150 т.
В целом за 12,5 лет существования базы через нее прошло около 5,5 млн. военнослужащих или 98% всего личного состава Международных сил содействия безопасности (МССБ) и было совершено 33 тыс. воздушных дозаправок. Однако в течение всего этого времени Манас оставался одновременно фактором внутренней нестабильности Киргизии и камнем преткновения в ее взаимоотношениях с соседями.
Автор считает, что оправданно говорить, скорее, не о выводе, а о перегруппировке американских войск в ИРА путем сосредоточения компактных сил на защищенных базах, поддержания контроля за коммуникациями и переложения бремени боевых действий на афганские силовые структуры. В этой ситуации для США оказались бы востребованными и базы ВВС в ЦАР, но они к настоящему времени утрачены. Перспективы открытия новых американских баз в регионе выглядят маловероятными без прихода к власти в центральноазиатских республиках лояльных США политических сил.
По мнению Д.Попова, усилия американской стороны в ЦАР сосредоточены на нескольких направлениях. Они включают: военное проникновение в каспийский регион, где корпорации из США ведут разработку нефтяных месторождений; создание в Центральной Азии профессиональных подразделений по стандартам НАТО, способных участвовать в совместных операциях с Альянсом за рубежом; стимулирование реформы местных ВС по западному образцу, внедрение американской военной техники и доктрины, предусматривающей переход к созданию высокомобильных частей оперативного реагирования. Повышенное внимание Вашингтон уделяет каспийскому направлению, мотивируя это необходимостью защиты нефтяных промыслов от терроризма. Позиция Казахстана относительно программы «Каспийский страж» заключалась в том, что ее реализация возможна, но для этого необходимо согласие России. Это отдалило перспективу старта масштабного проекта Пентагона в районе Каспийского моря.
Применительно к Киргизии, отмечает исследователь, многолетняя работа с личным составом ВС и правоохранительных органов позволила американцам полностью раскрыть их структуру и организовать сбор информации о положении дел в республике. Были созданы благоприятные условия для изучения и вербовки американскими спецслужбами представителей силовых ведомств Киргизии. Атмосфера полной лояльности Вашингтону, сложившаяся среди многих высших офицеров, сделала возможным выдвижение на руководящие посты людей, ориентированных на интересы США. Еще одним следствием действий американцев стала деморализация сотрудников правоохранительных и специальных органов. В результате, во время «цветной революции» милиция переходила на сторону восставших, а армия и национальная гвардия заявили о нейтралитете.
По схожей схеме Пентагон действует и в Таджикистане, где SOCCENT осуществляло обучение Национальной гвардии РТ. По местным законам, данное подразделение является воинским резервом быстрого реагирования главы государства, а американские дипломаты в своей переписке образно называют его «преторианской гвардией» президента Эмомали Рахмона.
С начала 2000-х гг. в мире сложилась уникальная геополитическая ситуация: США через свои военные контингенты, инструкторов и частные военные компании закрепились сразу в двух ключевых центрах мирового наркопроизводства – Афганистане и Колумбии (в рамках операции «Несокрушимая свобода» и «плана Колумбия»). В обоих случаях Белый дом объявил войну терроризму и наркопреступности, но на практике стал действовать избирательно и в духе двойных стандартов. В масштабах ИРА американцы отказались от наиболее действенного способа борьбы с наркотиками – уничтожения посевов опиумного мака, в частности, путем распыления дефолиантов, гербицидов и других химикатов.
Автор констатирует, что к 2014 г. на Афганистан пришлось более 80% мирового опиумного производства, что эквивалентно примерно 5,5 тыс. т сырца. С 2002 по 2013 гг., т. е. уже в период оккупации ИРА американскими войсками, площади посевов опиумного мака здесь выросли с 74 тыс. до 209 тыс. гектар, охватив ранее свободные от них провинции. К 2010 г. страна вышла в мировые лидеры по производству гашиша, опередив Марокко. Основные центры наркопроизводства расположились в районах наибольшей концентрации вооруженных сил стран НАТО на юге и юго-востоке ИРА. Благодаря освоению современных сельскохозяйственных и оросительных технологий, выросла урожайность опиумных полей (с 23 до 30 кг с га). Если раньше Афганистан поставлял опий-сырец, то теперь здесь созданы заводы для его переработки в героин почти в промышленных масштабах, повысилась оснащенность и производительность нарколабораторий. Логика США объяснима: для них афганский героин серьезной угрозы не представляет.
Автор так объясняет сложившуюся ситуацию: в США остро стоит проблема кокаина, 40% мирового потребления которого приходится на Северную Америку. Практически весь кокаин поступает в США из Колумбии. Главным же рынком сбыта афганских опиатов (опия, морфина и героина) стала Россия. От них страдают Иран и Китай, а также некоторые европейские страны и государства Юго-Восточной Азии. С конца 1980-х гг. по 2015 г. число наркозависимых в России выросло с 50 тыс. до 7-8 млн. чел. С 2010 по 2015 гг. от наркотиков умерло свыше 350 тыс. молодых людей, что более чем в десять раз превышает потери СССР за время войны в Афганистане. Наркомания стимулировала взрывной рост преступности и распространение опасных болезней, а в российский политологический лексикон прочно вошло понятие афганской «наркоагрессии». Другими словами, не препятствуя культивированию опиатов в районах своего военного присутствия, Вашингтон способствует ослаблению России и ряда других геополитических конкурентов: подрывает их демографический потенциал и оттягивает ресурсы на противодействие наркопреступности, в т. ч. связанному с ней исламистскому бандитскому подполью.
В этих процессах страны ЦАР оказались в роли наиболее удобной территории для транзита запрещенных веществ. Через них прошел один из трех главных международных каналов поставок героина – т. н. «северный маршрут», связавший Афганистан с рынком РФ и частично Европы. Экспертные оценки его значения разнятся. По данным российских наркополицейских, в разные годы по каналу переправлялось от 25 до 40% и выше всех афганских опиатов. В обратном направлении из ЦАР в ИРА налажена контрабанда части химических прекурсоров (ангидрида уксусной кислоты), необходимых для переработки опиума в героин. Многолетний бесперебойный наркотрафик через центральноазиатские страны привел к стремительному увеличению здесь собственного потребления тяжелых наркотиков, сопутствующего росту заболеваемости ВИЧ/СПИД и криминализации общества.
В этих условиях США предложили свой подход к проблеме наркотиков в ЦАР. Усилия, как ни странно, были фактически сосредоточены на дальнейшем снятии барьеров между Афганистаном и сопредельными странами ЦА, с одной стороны, и на установлении патронажа над создаваемым здесь антинаркотическими структурами – с другой.
В основе позиции США лежали мотивы глобального противостояния с Россией и стремление ослабить ее влияние. После вывода погранвойск РФ с территории Таджикистана объем ежегодно изымаемого в республике героина в среднем упал с 5 т до 200 кг. Параллельно США предпринимают попытки усилить на центральноазиатском антинаркотическом фронте свою наднациональную координирующую роль. Но на местах инициатива не нашла поддержки, поскольку допускала элементы внешнего контроля над силовым блоком. Вопрос о результативности американских программ остается открытым. Значительная часть денег выделяется не на нужды силовых ведомств ЦАР, а на финансирование текущей деятельности размещенного в регионе западного персонала и решение дипломатических задач США.
В 2005 г. Белый дом поддержал приход к власти в Киргизии представителя южных кланов Курманбека Бакиева. Американские кураторы не могли не знать, что его семья непосредственно втянута в торговлю наркотиками. За годы президентства К. Бакиева объемы наркотрафика, проходящего через Киргизию, достигли беспрецедентных масштабов. К лету 2009 г. США свернули программу помощи Агентству по контролю за наркотиками Киргизии, что некоторые наблюдатели оценили как элемент сделки с режимом по сохранению базы американских ВВС в Бишкеке.
Автор приходит к следующему заключению. Существуют две главные причины роста наркотрафика в ЦА, равно как и потребления здесь запрещенных наркотических веществ: стремительное увеличение предложения опиатов в Афганистане за годы оккупации этой страны американскими войсками и ослабление контроля над границей с ИРА после распада СССР. Отказавшись поддержать уничтожение маковых полей на афганской территории и выступив против сохранения российского пограничного присутствия в ЦАР, Белый дом, так или иначе, способствовал усугублению причин и остроты проблемы наркотиков в регионе.
На этапе сближения после 11 сентября отношения Ташкента и Вашингтона не были абсолютно безоблачными и омрачались стремлением Белого Дома реформировать режим в республике путем вмешательства во внутренние дела через сеть НПО, СМИ и контакты со светской и религиозной оппозицией. Для поддержки лояльных политиков в Узбекистане были организованы ресурсные центры, предоставляющие различную техническую помощь. 13 мая 2005 г. боевики радикальной исламистской организации «Акрамия» совершили нападение на крупный узбекский город Андижан в Ферганской долине, где захватили большое число заложников и ряд административных зданий. В результате спецоперации узбекских силовиков город был освобожден, но погибло, по независимым подсчетам, около 500 человек, в т. ч. большое число мирных жителей. Несмотря на очевидные связи «Акрамии» с экстремистским подпольем ИРА и ЦА, западная дипломатия и экспертное сообщество в целом интерпретировали произошедшее как подавление народных волнений против режима и в резкой форме осудили действия Ташкента.
Ведущие СМИ Европы и США откровенно симпатизировали террористам (более того, журналисты британской Би-Би-Си присутствовали в расположении боевиков). Как показало последующее расследование, оружие «Акрамия» получала из Киргизии. Произошедшая в соседней республике двумя месяцами ранее «тюльпановая революция» по сценарию США заметно вдохновила противников И.Каримова. Туда же, в Киргизию, после майских событий в Андижане через «окна» на границе бежали десятки лиц, преследуемые правоохранительными органами Узбекистана за причастность к террористической деятельности.
В июле 2005 г. под давлением Вашингтона и его европейских союзников президент Киргизии К.Бакиев, проигнорировав требования узбекских властей, разрешил их вылет в Румынию. В итоге, как отмечает эксперт американского Брукингского института Ф.Хилл, узбекский лидер И.Каримов был абсолютно уверен, что нападение на Андижан было подготовлено с международной помощью, включая спонсируемые американцами НКО.
Автор отмечает, что сегодня по-прежнему не ясно, чем была вызван непоследовательный курс США в отношении Узбекистана, до того демонстрировавшего наибольшую в ЦА готовность к сотрудничеству с Америкой. Вовлеченность спецслужб США в инспирирование самого нападения боевиков на Андижан (а такие предположения широко муссировались в узбекской прессе) открытыми данными подтвердить трудно, но последующая линия Вашингтона выглядит авантюрой, идущей вразрез с политикой борьбы с террором.
Судя по всему, американской стороной не были адекватно оценены решительность И.Каримова, степень оппозиционности настроений в узбекском обществе и окружении президента, эффективность государственного аппарата. Было заметно и то, что в действиях американцев возобладали эмоции, по-видимому, еще не успевшие остыть после эйфории «цветной революции» марта 2005 г. в Киргизии.
Наконец, известно о разногласиях по вопросу о «реформировании» узбекского режима, существующих во внешнеполитических кругах США среди различных групп влияния в Госдепартаменте, Пентагоне, Конгрессе. Со стороны ситуация во многом выглядела так, как если бы желание части американской элиты вмешаться во внутренние дела республики возобладало над интересами совместной борьбы с терроризмом, наложив отпечаток на итоговую официальную позицию Белого дома.
Из андижанского конфликта следует важный вывод в отношении американской стратегии в ЦА. Состоит он в том, что для достижения целей в регионе США считают приемлемым использовать здесь исламистский фактор, интерпретируя его в угоду своим интересам и в зависимости от конкретных обстоятельств. По крайней мере, в 2005 г. США оказали политическую, дипломатическую и информационную поддержку группе, которую официальный Ташкент считал террористической организацией.
В пятой главе автор рассматривает экономические интересы США в ЦАР. С обретением странами ЦА независимости вопрос о каналах транспортировки добываемых углеводородов на внешние рынки оказался выведенным за рамки чисто коммерческих интересов американского бизнеса и стал рассматриваться в США как инструмент геополитической борьбы. В результате внешняя политика США была сориентирована на создание т. н. «южного энергетического коридора», который бы позволил в будущем экспортировать каспийскую нефть и газ в обход территории России и Ирана по маршруту «Центральная Азия – Каспийское море – Кавказ – Турция». Такая схема в случае её успеха открывала Вашингтону возможности для одновременного решения ряда задач.
Экономические интересы США в ЦАР лежат в сырьевой сфере, но не ограничиваются ею. Равно не ограничиваются трубопроводами каналы экономического влияния Вашингтона на страны региона. С обретением ими независимости Белый дом оказывает давление на ход хозяйственных преобразований в этих государствах и стремится активно воздействовать на выбор ими пути экономического развития, в т.ч. направлений интеграции. Инструменты, имеющиеся у США, весьма разнообразны.
Для самих постсоветских республик последствия навязанных реформ во многих случаях оказались более чем сомнительными. Наибольший вес в процессе принятия хозяйственных решений среди государств ЦАР международные финансовые институты обрели в Киргизии и Таджикистане – странах с самой слабой в регионе экономикой, не располагающих крупными запасами углеводородов.
В отношении Киргизстана автор пишет, что после прихода в 2005 г. к власти под демократическими лозунгами и при прямой поддержке США нового правительства Киргизии во главе с Курманбеком Бакиевым деградация экономической системы этой страны не только не была остановлена, но набрала исключительно высокие темпы.
Ожидаемым результатом его политики стал подрыв российских экономических интересов, включая заморозку инвестпроектов в сфере гидроэнергетики и военно-технического сотрудничества. Используя административный ресурс и незаконные рейдерские схемы, коммерческие структуры, аффилированные с сыном президента Максимом Бакиевым, взяли под контроль большинство наиболее прибыльных активов, наладив вывод из страны денег и их легализацию на иностранных счетах. Важнейшую роль в этих процессах играли люди из ближайшего окружения М. Бакиева – финансисты и юристы из США и Европы.
В ограниченном масштабе США применяют и традиционные для себя санкционные меры. Это можно проследить на примере среднеазиатского рынка хлопка. Узбекистан занимает 6-е место в мире по производству хлопка и 3-е – по объему его экспорта. Вывоз сырца монополизирован государством. Власти США (а эта страна является крупнейшим мировым производителям хлопка и текстиля) систематически призывают ограничить доступ узбекского сырья на западные рынки, на дипломатическом уровне обвиняя Ташкент в использовании детского труда на полях.
Как уверен исследователь, ключевым вектором экономической стратегии США в ЦАР стала борьба с российским интеграционным проектом. Белому дому не удалось предупредить создание в 2010 г. Таможенного союза России, Казахстана и Белоруссии, но в декабре 2012 г. Госсекретарь США Х.Клинтон публично раскритиковала планы по дальнейшей экономической интеграции трех стран, назвав это попыткой воссоздать СССР и заявив о поиске эффективных способов их замедления или предотвращения. Создание ЕАЭС замкнет торговлю в ЦАР на Россию, способствуя ее доминированию, что для Вашингтона неприемлемо.
При ограниченном уровне торговых связей такое навязчивое стремление США вмешиваться в процессы региональной экономической интеграции в ЦА может объясняться только одним – интересами геополитического сдерживания России. Называя учреждение ТС и ЕЭП попыткой «ресоветизации», под сомнение ставится само право РФ и ее партнеров на создание региональных торговых соглашений, которое закреплено в т. ч. в правилах ВТО и которым сами американцы пользуются повсеместно.
Руководствуясь, по всей видимости, этой же логикой, экспертные и внешнеполитические структуры США сгенерировали и выдвинули ряд альтернативных интеграционных проектов, рассчитанных на среднеазиатские элиты, государства-доноры и международные финансовые институты.
В середине 2000-х гг. основателем американского Института Центральной Азии и Кавказа при университете Дж.Хопкинса Фредериком Старром была сформулирована концепция «Большой Центральной Азии» (Greater Central Asia), с критикой которой выступил Д.С.Попов. Основываясь на том факте, что в период своего средневекового культурно-исторического расцвета цивилизационные границы Средней Азии простирались далеко за пределы нынешних рубежей пяти постсоветских республик, Ф.Старр предложил рассматривать регион шире, включив в него также Афганистан, северо-западные области Индии, часть Пакистана, Ирана и китайский Синьцзян. По мысли автора, реализации американских интересов здесь будет способствовать совершенствование инфраструктуры и минимизация торговых барьеров, а также поощрение многосторонних форумов.
Тезисы Ф.Старра оказали влияние на внешнеполитическую линию США на среднеазиатском направлении. За его публикациями последовали изменения в структуре Госдепартамента, где было образовано единое Бюро по делам Южной и Центральной Азии, к компетенции которого одновременно с центральноазиатской пятеркой были отнесены Афганистан, Пакистан, Индия и ряд других стран.
Риски для Москвы порождает другое обстоятельство, а именно возможное требование о разрыве устоявшихся кооперационных связей стран ЦА с РФ. В будущем нельзя исключать появление подобного призыва в ЦА как условия для присоединения к предлагаемому США южному интеграционному проекту. Вашингтон продемонстрировал, что не намерен нести большие финансовые издержки на НШП, рассчитывая в основном на возможности союзных государств (ФРГ, Японии) международных финансовых институтов.
Центральная Азия находится на периферии экономических интересов США. С регионом поддерживаются ограниченные торгово-инвестиционные отношения, сконцентрированные в основном вокруг добычи нефти в Казахстане. Каспийская нефть играет роль привлекательного сырьевого бонуса для американских корпораций, но ее запасы не являются для США стратегически важными в глобальном масштабе, а доля американских компаний в местной нефтедобыче постепенно падает. Тем не менее Вашингтон проводит в регионе энергичную экономическую политику, непропорциональную уровню достигнутых в этой сфере отношений, активно вмешивается в ход хозяйственных преобразований в странах ЦА и воздействует на выбор ими интеграционных предпочтений. Главными инструментами американской экономической политики выступают инфраструктурное (прежде всего, трубопроводное) планирование, программы МФИ, гранты для проведения либеральных реформ, санкции.
Основной вывод автора состоит в том, что стратегия США сосредоточена не столько на расширении собственных экономических связей, сколько на задачах геополитического сдерживания РФ и КНР. Белый дом продвигает транзитные коридоры и интеграционные планы, альтернативные предложениям Москвы и Пекина и призванные снизить их влияние на экономику ЦА. В целом в последние годы США шаг за шагом теряют позиции в региональной интеграционной «гонке». Резко изменить эту неприятную для них тенденцию способно, по-видимому, только приведение к власти в нефтегазодобывающих и транзитных странах ЦА лояльных правительств, которые по типу «бакиевской Киргизии» станут проводниками враждебной России экономической политики.
В шестой главе исследователь изучает применение американской дипломатией политтехнологий. Убежденность США в своей уникальной цивилизационной роли привела к тому, Белый дом де-факто признал допустимым вмешательство во внутренние дела других государств, а во многих случаях – и необходимым условием на пути к глобальному лидерству. С подачи США по постсоветскому пространству прокатилась волна «цветных революций»: «революция роз» в Грузии (2003 г.), «оранжевая революция» (2004 г.) и «евромайдан» (2014 г.) на Украине, а также «тюльпановая революция» в Киргизии в 2005 г.
Исходя из идеологических мотивов, США всё же преследуют вполне прагматичные цели. Они позволяют насытить ключевые регионы мира проамериканскими марионеточными режимами; окружить очагами напряженности границы своих внешнеполитических соперников; расширить поле деятельности американских бизнес-империй; нарушить в свою пользу стратегический ядерный паритет и т. д.
Под принудительную экспансию выстроен сам внешнеполитический аппарат США, отработаны алгоритмы насаждения своей воли. К числу «тайных операций» отнесены пропаганда, экономическая война, саботаж, антисаботаж, диверсии и эвакуации, подрывная деятельность, помощь подпольным движениям и др. Попав в орбиту внешнеполитических интересов США, Центральная Азия также испытал на себе эту неприятную специфику американской внешнеполитической доктрины.
Автор посвятил целый раздел событиям в Киргизии в марте 2005 г., который он открыто называет государственным переворотом. За ширмой гуманитарных и просветительских программ через систему некоммерческих организаций постепенно усиливалось вмешательство во внутриполитический процесс. Мотивацию Вашингтона в этом случае сложно объяснить иначе, чем стремлением привести к власти более управляемое правительство, лучше гарантирующее реализацию американских интересов, в частности сохранение на долгую перспективу базы ВВС США в Манасе. Дальнейшие события показали, что за океаном мало беспокоились по поводу того, что насильственная смена власти в республике угрожает труднопрогнозируемыми последствиями для безопасности всего региона.
Содействие революционным силам было сопряжено с усилением политического давления на законное руководство страны, которое привело его к фактическому параличу. В нарушение всех дипломатических норм посол США С.Янг лично курировал работу с оппозицией, публично встречался с противниками режима и допускал бесцеремонные высказывания в адрес действующей власти. В ходе событий весны 2005 г. широко использовались грузинские, украинские и восточноевропейские инструкторы, имевшие опыт успешной реализации «цветных революций» в своих странах. События в Грузии, на Украине и в Киргизии сближает также использование внешними силами этнорегионального фактора.
За фасадом номинального многообразия политических партий в Киргизии скрывается традиционное противостояние между мощными кланами, представляющими юг и север республики. В 2005 г. Вашингтон сделал ставку на рвущуюся к власти южную элиту, несмотря на то, что для нее были характерны более радикальные взгляды, а также связи с криминальным и исламистским миром. Вооруженный захват оппозицией коммуникаций и стратегических объектов в марте 2005 г. начался с южных областей Киргизии, где после второго тура парламентских выборов были блокированы аэропорты и дороги, захвачены обладминистрации Оша, Джалал-Абада и Баткена, сформированы передовые отряды (в том числе конные и женские) для продвижения в Бишкек. По стране прокатилась волна политических убийств, мародерства, самозахватов земель, усилился массовый отток русскоязычного населения. Правоохранительные и специальные службы Киргизии, в течение многих лет спонсируемые из-за рубежа, оказались не способны адекватно ответить на происходящее. Их руководство пошло на закулисные сделки с лидерами оппозиции.
«Вторая киргизская революция» (апрель 2010 г.) носила принципиально иной характер: она не была инициирована Вашингтоном и даже оказалась неожиданной для США. Консультации глав РФ, США и Казахстана и последовавшая эвакуация К.Бакиева в Белоруссию, где ему было предоставлено политическое убежище, не остановили кровавых межэтнических киргизско-узбекских столкновений на юге республики в июне 2010 г. Они стали прямым следствием втягивания узбекской диаспоры в межклановую политическую борьбу. Госдепартамент США не только не осудил бездействие временного правительства во время узбекских погромов и перекладывание вины на пострадавшую, по большей части узбекскую сторону, но год спустя даже присудил Р.Отунбаевой премию. Узбекская молодежь после «ошской резни» стала мощным источником пополнения отрядов Исламского движения Узбекистана (ИДУ) и других радикальных вооруженных группировок.
Спустя несколько лет после «второй революции» и последовавшей переориентации кабинета А.Атамбаева на партнерство с РФ Киргизия по-прежнему остается в ЦАР той республикой, где американские политтехнологи располагают самым разнообразным набором инструментов для манипуляции общественно-политическими процессами, включая разветвленные институты «мягкой силы».
Свои представительства разместили формально негосударственные, но на деле тесно связанные с правительством США и софинансируемые из госбюджета распорядители американских грантовых средств: Национальный фонд в поддержку демократии (NED) и два аффилированных с ним учреждения – Международный республиканский институт (IRI) и Национальный демократический институт (NDI).
Перечисленные объединения составили верхний этаж инфраструктуры «мягкой силы», откуда на нижние ярусы спускаются денежные ресурсы и проектные задания. Второй эшелон системы образуют транснациональные западные НПО, основанные на сетевых принципах. На этом уровне оседает основная часть средств, выделяемых на программы «демократизации», и ведется работа по поиску, привлечению к сотрудничеству и руководству местными гражданскими активистами. Как правило, каждая из них придерживается определенной специализации. Наиболее привлекательными городами для размещения их представителей оказались Бишкек и Алматы. Примечательно, что власти Казахстана неохотно идут на предоставление НПО «столичной прописки», стремясь обезопасить Астану от сопутствующих рисков и допуская сюда в основном только организации системы ООН. В 2010 г. в РК ожидаемо отказали в открытии астанинского филиала американскому Фонду Карнеги.
На нижней ступени описываемого механизма расположились местные некоммерческие организации, которые учреждаются гражданами государств ЦА и занимаются исполнением проектов «на земле». Это наиболее многочисленная прослойка, хотя средства до нее доходят лишь частично. По числу НКО на душу населения лидирует Киргизия. В 2015 г. в 6-миллионной стране было зарегистрировано 14 тыс. НПО, а, по неофициальным данным их количество перевалило за 19 тысяч.
Страны различаются и по степени влияния западных зонтичных структур из первого и второго эшелонов на национальные НКО. Если из Узбекистана представительства наиболее одиозных иностранных организаций были выдавлены после андижанских событий 2005 г., а в Казахстане конкуренцию зарубежным грантам составили программы государственного социального заказа и единый государственный оператор по финансированию НКО, то «третий сектор» в Киргизии и Таджикистане с момента возникновения почти полностью ориентирован на получение западного финансирования. Определить масштабы финансовых вливаний Вашингтона в инфраструктуру «мягкой силы» в регионе можно лишь приблизительно, поскольку она абсорбирует средства сразу из нескольких источников. Пентагон, ЦРУ и иные военизированные и специальные службы США публично не афишируют детали своих бюджетов, но тоже традиционно спонсируют некоммерческий сектор.
Наконец, американские усилия дополняются и дублируются разнообразными инициативами стран ЕС и межгосударственных организаций. Приоритетными реципиентами американской «помощи» с 2010-2011 гг. считаются Киргизия и Таджикистан. Продолжение проектов содействия в Казахстане и Узбекистане Конгресс США еще в 2003 г. обусловил требованием проведения ежегодного контроля за прогрессом в области защиты прав человека в этих странах.
По неофициальным свидетельствам лиц, непосредственно вовлеченных в работу НПО, она поражена сильнейшей коррупцией и превратилась в доходный бизнес, в который вовлечены как общественники, так и государственные служащие. Формируются комплементарные Соединенным Штатам политические силы. Примеры их участия в борьбе за власть многочисленны и разнообразны. Усилиями НКО и СМИ корректируется общественное мнение, разъясняется важность американских инициатив, дискредитируются действия геополитических конкурентов США, ведётся сбор данных о чувствительных сферах жизни иностранных государств. Бросается в глаза, что в последние годы США буквально навязывают странам ЦАР разнообразные форматы раскрытия информации. С помощью НПО тиражируется предпочтительная для США точка зрения на вопросы внутреннего и внешнего развития, внедряются западные ценностные установки.
В целом, выстроенная за два с лишним десятилетия система охватывает самые разнообразные сферы общественной и государственной жизни ЦАР. Правозащитные объединения служат элементом протекции деятелей оппозиции и постоянного давления на национальные правительства. Соединенным Штатам удалось создать сильные позиции в информационном поле ЦАР. Помимо этого США финансируют, а следовательно, влияют на редакционную политику множества местных «независимых» СМИ. Другой вектор – образование. Начиная с 1990-х гг., в ЦАР развернута сеть высших учебных заведений, оказывающих образовательные услуги по западным стандартам. В регионе действует 13 центров, имеющих такой официальный статус (больше всего – в Казахстане). Всего через образовательные проекты США пропущены десятки тысяч граждан ЦА. Нередко именно здесь происходит первичная идеологическая обработка, прививаются ультралиберальные идеалы и закладывается основа негативно-критического отношения к собственной власти, традиции и истории. Здесь же воспитываются будущие внешнеполитические клиенты США по типу выпускника Колумбийского университета, экс-президента Грузии М. Саакашвили.
Завершая обзор многоступенчатой системы «мягкой силы», автор отмечает, что, хотя ее общий потенциал ориентирован на общественно-политическое переустройство государств ЦА, частично американская помощь все же поступает на благотворительные и гуманитарные цели (ликвидацию последствий стихийных бедствий, борьбу с инфекционными заболеваниями, микрокредитование малого бизнеса и др.). Однако и здесь западные начинания несут идеологический заряд и решают порой сугубо прагматические задачи.
Касаясь обратного процесса – лоббирования своих интересов в Вашингтоне правительствами ЦА, автор подчеркивает, что наиболее активно среди республик региона лоббирует национальные интересы в американских инстанциях Казахстан. Но в целом же последствия деятельности американских лоббистских групп в интересах среднеазиатских стран не сопоставимы со встречным влиянием институтов «мягкой силы», развернутых в регионе правительством США.
Таким образом, заключает исследователь, американский истеблишмент не скрывает свою цель – глобальное доминирование США. Для ее достижения он считает допустимым вмешиваться во внутренние дела других государств вплоть до принудительной смены национальных правительств. Среди инструментов укрепления американского господства фигурирует «мягкая сила», которая в теории описывается как культурная экспансия, но на практике применяется как отлаженный механизм манипуляции массовым общественным сознанием зарубежных стран.
Свою дееспособность система доказала в ходе «тюльпановой революции» в Киргизии 2005 г., но постепенно ее возможности ослабевают под давлением ряда объективных факторов. К ним можно отнести смещение международных приоритетов кабинета Б.Обамы на другие районы мира и сопряженное с этим урезание грантов на ЦА; удаленность региона от европейских союзников США и по совместительству соинвесторов в гражданское общество; возросшее недоверие к Белому дому со стороны среднеазиатских режимов и их меры по контролю над «третьим сектором»; наконец, укрепление на общественно-политической сцене региона позиций России и Китая, включая адаптацию ими американского опыта.
Кроме того, подчеркивает Д.С.Попов, американцы слабо учитывают традиции и особенности менталитета чужих народов, считая свою идеологию универсальной. Но, несмотря на это, списывать со счетов целый социальный класс, возникший при поддержке Америки и объединяющий десятки тысяч граждан ЦАР, пока преждевременно. У него еще будет возможность проявить себя в моменты политической турбулентности, которая почти неизбежно возникнет в ходе предстоящего транзита власти в Казахстане и Узбекистане. К тому же неизвестно, как поведет себя следующая американская администрация.
Как считает автор, на среднеазиатском направлении американской дипломатией пройдены три этапа, примерно совпадающие по времени со сроками президентских администраций Б.Клинтона, Дж.Буша-мл. и Б.Обамы. Каждая из них по-своему расставляла акценты во внешней политике, но действовала при этом в рамках общего стратегического курса на удержание глобальной гегемонии США, задачу сохранения которой они и не скрывали.
На первом этапе Пентагон не свернул свою программу демилитаризации, а изменил ее содержание так, что она сама превратилась в потенциальный источник угроз для соседних стран. В 2000-е гг. (второй этап), приняв в политический обиход лозунг борьбы с международным терроризмом в Афганистане, США совместно с союзниками по НАТО развернули в ЦА сеть военных и логистических объектов, наладили воздушные и наземные каналы снабжения, достигнув, как казалось, беспрецедентного уровня военно-политических контактов с бывшими азиатскими республиками СССР. Но удержаться на этих позициях американцы не смогли. Было приостановлено их военное проникновение на Каспий и выдворены базы ВВС США из Узбекистана и Киргизии. Последнее обстоятельство – уже само по себе редкость в международной практике и говорит о сложности рассматриваемого региона для американской внешней политики.
Автор задается вопросом: вопрос о том, не состояла ли реальная миссия США в ИРА именно в оборудовании своего военного форпоста, а не в утверждении демократического «свободного и мирного Афганистана»? Что же касается избранной Белым домом линии борьбы с наркотиками и терроризмом, то и она привела в ЦА к обратным результатам.
Исследователь приходит к выводу, что последовательность и результаты действий американской стороны наталкивают на мысль о том, что разрастание очага нестабильности в срединной Евразии рассматривается ею как вполне приемлемый вариант развития событий хотя бы на случай, если политический протекторат и долгосрочное военное присутствие США в этом районе не будут гарантированы. Если исключить запасы каспийской нефти, завышенные оценки которых на начальном этапе привлекли сюда иностранный капитал, то регион был и остается для США глубокой экономической периферией. Периодические всплески активности американской экономической политики обусловлены главным образом стремлением замедлить или подорвать складывающуюся хозяйственную кооперацию ЦА с Россией и Китаем.
Наконец, заключает автор, действуя в традиционном для себя стиле, американская сторона накрыла регион разветвленной сетью НПО, СМИ, образовательных учреждений и интернет-групп, вовлеченных в манипуляции общественно-политическими процессами. Несмотря на то, что пока Соединенным Штатам не удалось развить свой успех и поставить Киргизию или другое центральноазиатское государство под внешний контроль на длительный срок, как это происходит на других постсоветских окраинах, Белый дом вряд ли откажется от новых попыток обзавестись клиентом в регионе. К этому его подталкивает традиция ведения «организованной политической войны» и те «выгоды», которые сулит окружение России буфером враждебных государств. Удушающая «петля анаконды» вокруг нее будет оставаться незамкнутой без южного звена.
В целом, наблюдая за «походом» Соединенных Штатов в ЦА, автор замечает, как их достижения разбивались о неспособность удержать результат, а успешные ходы сменялись откровенными провалами, ярким примером которых стал узбекский Андижан.
В такие переломные моменты хорошо различимы сильные и слабые стороны американской внешней политики. Ее безусловными преимуществами остаются четкий приоритет собственных национальных интересов; умение мобилизовать для решения своих задач союзников; адаптация к дипломатической работе современных социальных, коммуникационных и цифровых технологий; и, конечно, ясный идеологический посыл, привлекательный для многих иностранных граждан, несмотря на разительное расхождение либеральной риторики с реальными делами, которые она маскирует.
К числу слабых мест американского курса ученый относит межпартийную и межведомственную конкуренцию в США, накладывающую отпечаток на международные отношения; расточительное обращение с материальными ресурсами, которые даже для первой в мире экономики не являются безграничными; игнорирование, порой демонстративное, азиатских культурных и политических традиций, хотя многим американским специалистам известно, что, например, проекты популяризации гомосексуальных отношений плохо воспринимаются в патриархальном восточном обществе. Но, возможно, наиболее очевидная уязвимость, к которой склонен американский истеблишмент, состоит в преобладающем чувстве собственного превосходства и исключительности, что не только порождает стремление к мировой гегемонии, но и притупляет восприятие действительности.
Однако, делает окончательный вывод Д.С.Попов, с определенной долей уверенности можно ожидать одно: Вашингтон сохранит общий стратегический замысел в отношении Центральной Азии. По крайней мере, его вектор был устойчивым при трех подряд американских администрациях, поочередно сменявших друг друга с начала 1990-х гг. После первых негласных консультаций со среднеазиатскими лидерами еще до распада СССР действия всех хозяев Белого дома так или иначе подчинялись логике сдерживания геополитических конкурентов США. Прежде всего, они были нацелены на разрыв региона с Россией, а впоследствии также на купирование растущего влияния Китая и изоляцию Ирана. К императивам американской стратегии исторически относится и обеспечение доступа к сырьевым богатствам, включая создание маршрутов их транспортировки на Запад. Эти базовые принципы американской политики останутся неизменными и в обозримой перспективе, пока политический класс в Вашингтоне воспринимает свою страну как сверхдержаву, имеющую интересы во всех, даже самых удаленных, уголках мира. Неизменными, по всей видимости, останутся и жесткие предельно циничные методы ведения геополитической борьбы в духе большой «грязной» игры.
Таким образом, перед нами глубокое, интересное и актуальное исследование, разработанное относительно молодым ученым. Но, несмотря на это, Д.С.Попову удалось вскрыть явные и скрытые механизмы реализации американской стратегии в Центральной Азии. Возможно, кому-то выводы и оценки американской политики автора книги покажутся чрезмерно резкими, но по ходу текста исследователь не ограничивается только Центральной Азией, а использует примеры, подтверждающие суть деструктивной и опасной по своей природе глобальной стратегии США из практики в других регионах мира. Тем самым, картина происходящего приобретает целостность.
Подробное знакомство с данным исследованием, которое мы охотно рекомендуем специалистам по Центральной Азии, американистам и в целом всем политологам-международникам, будет, безусловно, чрезвычайно полезным. И наконец, следуя древней пословице – «Praemonitus, praemunitus» («предупрежден, значит – вооружен»), данное исследование необходимо прочесть прежде всего политикам.
Морозов Ю.В. Стратегия Запада в Центрально-Азиатском регионе в начале XXI века. – М.: ИДВ РАН, 2016. – 376 с.
И наконец, завершает наш обзор книга Ю.В.Морозова «Стратегия Запада в Центрально-Азиатском регионе», увидевшая свет под эгидой Института Дальнего Востока РАН. Данная работа носит в большей степени исторический, ретроспективный характер и посвящена событиям 1990-х и 2000-х гг. Вполне объяснимо, что немало внимания уделяется политике Китая в регионе. В целом, автор следует устоявшимся в российской историографии представлениям о деструктивной и подрывной во многом роли Запада в центральноазиатском регионе. Тем не менее, работа носит фундаментальный характер и привносит существенный вклад в современную политологию.
* * *
Таким образом, при сравнении западной и российской политологической литературы о регионе ЦА бросается в глаза принципиальное различие в подходах к объекту исследования. Западные исследования, как правило, направлены на выявления имманентных, как они считают, недостатков и изъянов в политическом и социально-экономическом развитии стран региона. Все государственные режимы здесь априори объявляются авторитарными, а некоторые – диктаторскими. При этом ставится цель вбить клин между Россией и другими постсоветскими республиками Центральной Азии (и не только).
Со своей стороны, усилия российских политологов (за исключением Д.Тренина и некоторых других) направлены на разоблачение политики Запада по расколу единого евразийского пространства, естественной частью которого остается и наш регион. Единственное, что объединяет западных и постсоветских экспертов, это признание возросшей и возрастающей роли Китая в регионе. Но как реагировать на данную реальность, каждая политологическая школа предлагает свой рецепт.