Лаумулин М.Т. Место и роль Турции в современном мире

К концу второго десятилетия XXI века Турция подходит с новыми амбициями и серьезными трудностями. Нынешний президент, Реджеп Тайип Эрдоган, планомерно укрепляя свою власть на протяжении пятнадцати лет, попытался реформировать страну в соответствии со своими убеждениями, конечно, в той степени, в которой это позволяют существующие экономические, ресурсные и внешние ограничители.

По-видимому, именно Р.Эрдоган будет формировать свою повестку современной эпохи турецкой истории. Придя к власти с консервативной повесткой, он неизбежно осознает, что для закрепления в числе глобальных лидеров Турции необходим экономический и технологический прогресс. Р.Эрдоган увлечен мегапроектами, но экономике свойственны свои железные законы.

В последние годы Турция, как с грустной иронией отмечали многие наблюдатели, прошла путь от лозунга «нет проблем с соседями» к реальности, которую было бы правильнее описать как «нет соседей без проблем».

Политическая трансформация на Большом Ближнем Востоке заставляет по-новому взглянуть на устоявшийся в течение долгого времени лексикон. Та смысловая нагрузка, которая раньше вкладывались в понятия «ислам», «исламизм» и «исламист» сегодня приобретает новые очертания и в Турции. Внутриполитическое устройство государства и растущий там политический исламизм и авторитаризм, как отмечают эксперты, имеют знак равенства между собой. Во внутриполитическом аспекте тон политического исламизма превращается в «неокемалистский», растут националистические настроения; в культурной сфере сохраняется рост исламистских тенденций. Во внешней политике, руководство Турции постепенно отказывается от важной когда-то для него риторики о протекторате мусульманского населения в различных регионах мира и политики «неоосманизма», очевиден курс на углубление связей с евразийскими странами.

Сегодня Анкара имеет серьезные проблемы со своими политическими и военными партнерами на Западе. В то же время страна идет на сближение с Россией и Ираном, с которыми еще совсем недавно имела серьезные противоречия.

С приходом к власти в Турции в 2002 г. Партии справедливости и развития (ПСР) внешняя политика Турции подверглась существенной трансформации и российско-турецкие отношения вышли на качественно новый уровень. Драйвером этих отношений, безусловно, являются торгово-экономические отношения и осуществление крупных энергетических проектов, таких как прокладка газопровода «Турецкий поток» и строительство первой в Турции АЭС «Аккую». Однако в политической сфере между Россией и Турцией существует немало расхождений по ряду международных проблем.

Приход к власти в США президента Д.Трампа вызвал ожидания «перезапуска» турецко-американских отношений, в которых возник ряд серьезных проблем в период правления Б.Обамы. Однако пока Анкаре и Вашингтону не только не удалось найти их решение, но в отношениях между двумя странами появились дополнительные противоречия.

После неудавшейся попытки военного переворота в июле 2016 г. в Турции активизировался процесс по переходу страны на президентскую форму правления. В документах ЕС отмечалось, что проведение референдума не соответствовало стандартам СЕ, однако сами результаты плебисцита под сомнение не ставились. Вместе с этим, лидеры ЕС призывали турецкое руководство добиваться в ходе воплощения конституционных поправок «максимального консенсуса» среди населения.

В Анкаре на критику Брюсселя ответили обещаниями провести еще два плебисцита – о целесообразности продолжения переговоров о вступлении в ЕС и возвращении смертной казни. И, тем не менее, конституционный референдум, а также события, произошедшие до и после всенародного голосования, к каким-либо серьезным сдвигам в рамках продолжающегося переговорного процесса о вступлении Турции в ЕС не привели.

Турция является неотъемлемой частью исламского мира и ближневосточного региона, где сосредоточены многие исламские государства. Последние десятилетия правящая турецкая Партия Справедливости и Развития благодаря внешнеполитической концепции «ноль проблем с соседями» смогла добиться значительных успехов в укреплении статуса региональной державы и стала одним из ключевых игроков на Ближнем Востоке. Однако, актуальные изменения на Ближнем Востоке и стремительно изменяющееся политическое пространство региона не смогли не скорректировать внешнеполитический курс Турции.

Новые ближневосточные реалии дали Турции новые возможности по усилению своего влияния, однако породили не только риск испортить отношения со станами исламского мира, но и разговоры о крахе ближневосточной политики Турции. Это обусловлено ролью надрегиональной державы, которую взяла на себя Турция, выступая посредником между Израилем и Палестиной, между Израилем и Сирией, между повстанцами и правительством в Ливии, между оппозицией и президентом Б.Асадом в Сирии.

В настоящее время отношения Турции и Республики Казахстан сохраняют позитивную динамику и имеют благоприятные перспективы для дальнейшего развития. Некоторые эксперты даже утверждают, что единственным значимым препятствием на пути прогресса в двусторонних связях выступает лишь географическая обособленность стран. Имеющиеся же разногласия носят точечный характер и не способны существенно повлиять на сотрудничество Анкары и Астаны.

Часть I. Внутриполитическое и экономическое развитие Турции

На протяжении последних, как минимум, десяти лет в Турции происходят последовательная консолидация власти в руках президента и изменения в общественной жизни, которые можно охарактеризовать как делиберализацию и десекуляризацию.

1.1. Основные тенденции в общественно-политической жизни

Конституционная реформа 2017 г. и досрочные президентские выборы сформировали супер-президентскую систему. Ее основные черты:

– упразднен пост премьер-министра (пост главы правительства в том или ином виде существовал не только на протяжении всей республиканской истории, но и в период Османской империи). Вместо премьера – назначаемые президентом заместители (вице-президенты), подотчетные не парламенту, а лично президенту – главе государства и исполнительной власти;

– президент наделен законодательной инициативой и может издавать законы в обход парламента;

– президент назначает 12 из 15 членов Конституционного суда, а также значительное число Совета судей и прокуроров — надзорного органа судебной системы Турции;

– президент может распускать парламент по любым основаниям, в то же время Парламент не имеет существенных рычагов воздействия на исполнительную власть (в частности, отменено право парламента требовать отчета министров и правительства) за исключением процедуры импичмента, которая обставлена значительными сложностями и трудно реализуема;

– политическая ответственность президента ограничена только выборами, проходящими раз в 5 лет. По новой Конституции формально у президента 2 срока по 5 лет, но, если в течение второго срока будут объявлены досрочные президентские выборы, два срока «обнуляются». Таким образом, созданы все условия для «пожизненного президентства».

Государственный контроль над СМИ начал расширяться еще в середине 2000-х гг. Сегодня крупнейшие СМИ – телеканалы CNN Türk, Kanal D, газета Hürriyet, информационное агентство Doğan Haber Ajansı и др. стали частью 95% контролируемых окружением президента медиа-ресурсов.

Первые значительные шаги по реструктуризации судебной власти правительство ПСР предприняло в 2010 г. в рамках конституционной реформы: поправки в Основной закон, представленные как очередной шаг на пути расширения демократии и укрепления правового характера турецкого государства, существенно изменяли состав и принципы формирования Конституционного суда и Высшего совета судей и прокуроров, увеличивая их численный состав и вводя новую процедуру избрания.

Наиболее ярко тенденция десекуляризации общественной жизни в Турции выражена в тех изменениях, которые происходят в системе образования. Р.Эрдоган нацелен на обновление политического истэблишмента за счет молодежи, которая воспитана на принципах «благочестивого поколения». Возрастной ценз для участия в выборах в Парламент был снижен – с 25 до 18 лет.

Значимой составляющей процесса десекуляризации выступает джемаатизация общественно-политической жизни в стране. В условиях подавления гюленистов растет количество джемаат-структур, которые набирают силу и активно используются в качестве политических инструментов контроля. Также с 2000-х гг. растет роль исламских финансовых институтов.

Устойчивость политического режима Р.Эрдогана будет в определяющей мере зависеть от уровня внутриэлитного конфликта. Тенденции к его обострению проявлялись в Турции на протяжении последних 10 лет, но условия для появления оппозиционного лидера оперативно нивелировались. Р.Эрдогану удалось серьезно нейтрализовать оппозицию справа, включив Партию националистического движения в правящую коалицию.

Модель военного переворота на сегодняшний день в Турции едва ли реализуема. Чистки в турецкой армии привели к тому, что армия находится в кадровом кризисе. Структурная реформа вооруженных сил, объявленная 31 июля 2016 г. в рамках чрезвычайного положения, внесла значительные изменения, как в систему организации армии, так и в модель военно-гражданских отношений.

Главная угроза появления политического конкурента на протяжении последних десяти лет исходила из курдской политической среды, поскольку в районах с доминированием курдского населения политическая конкуренция и соперничество между партиями находятся на самом высоком уровне. Курдскими политиками были испытаны разные методы отстаивания своих позиций – и военный, и дипломатический (игра на площадке европейских и международных институтов и организаций), и, наконец, — путь легальной политики, который доказал свою эффективность (третье место по числу мандатов в парламенте на выборах 2018 г.). Р.Эрдогану удалось на сегодня эффективно подавить фактор курдского военного и политического сопротивления.

Турецкое общество сегодня расколото, причем ни одна из сторон не проявляет стремления к поиску компромисса. Президентская Партия справедливости и развития получила поддержку менее 50% избирателей, при этом вторая половина – это часть крупных предпринимателей, традиционно ориентированных на ценности республики и торгующих с Западом; студенчество, интеллигенция, значительная часть городских жителей. Оппозиция в Турции, если и будет формироваться, то не в неолиберальном, а в националистическом, исламистском русле, с использованием структур джемаата, поскольку они гораздо меньше контролируются юридической системой, гораздо менее институционализированы и менее прозрачны.

В условиях расколотого общества при реализации негативного экономического сценария (углубление кризисных явлений, затяжная стагнация) существенным становится риск роста напряженности и гражданского противостояния. Особенно с учетом того, что президент Эрдоган в последние годы дал зеленый свет на вооружение гражданского населения Турции – по официальным данным за период с 2016 г. 2,3 млн. граждан получили разрешение на ношение оружия, притом, что в стране остается большое количество незарегистрированного оружия.

1.2. Трансформация роли армии в современном турецком обществе и государстве

В настоящее время роль вооружённых сил в турецком обществе и государстве не отличается от той, которую в своих странах играет боль­шинство европейских армий. Однако совсем недавно, всего 15 лет назад, влияние военных на политическую и социальную ситуацию в Турции было принципиально иным. За этот период правительству ПСР удалось постепенно, шаг за шагом отобрать у армии все ключевые властные полномочия. Указанный процесс протекал болезненно и с переменным успехом, сопровождаясь то публичной, то закулисной борьбой, и вылился в итоге в попытку военного переворота 2016 г. Неудача путча, аресты, чистки и последовавшая затем военная реформа определили то состояние некоего равновесия (возможно ещё не совсем устойчивого), в котором правительство и армия оказались к настоящему моменту.

После окончания Второй мировой войны и включения Турции в орбиту интересов США правительство под давлением американцев согласилось на переход к многопартийной системе. Однако участие в выборах 1950 г. вновь образованной правоцентристской Демократической партии (ДП) обернулось для правившей с 1919 г. Народно-республиканской партии (НРП) катастрофой: выражавшая интересы торгово-финансового капитала и раскрученная на его деньги ДП получила 85% депутатских мандатов.

С этого момента начался отсчёт периода то скрытого, то явного противостояния военных и гражданских властей. Правительство ДП проводило либеральные реформы, одновременно сворачивая либо урезая социальные программы. Оборотной стороной начавшегося в стране экономического подъёма стали стремительное расслоение общества, увеличение безрабо­тицы, засилье коррупции, вызвавшие острое недовольство последователей Ататюрка в армейской среде, в большинстве своём приверженных лево­центристским взглядам и принципам этатизма в экономике. О дальнейших взаимоотношениях армии и гражданских властей наиболее ярко свидетельствуют причины и результаты военных переворотов 1960, 1971 и 1980 г., когда военные выходили из казарм и предлагали стране новую траекторию развития единственным доступным им путём. В результате первого такого переворота высшие офицеры добились от пар­ламента ряда новшеств, названных впоследствии инструментами опеки над гражданскими властями. Даже меджлис поделился тогда частью полномо­чий с вновь образованными Советом национальной безопасности (СНБ), Конституционным и Высшим военным административным судами.

12 сентября 1980 г. военные вновь совершили переворот. Власть перешла к Совету национальной безопасности. Но если первый путч 1960 г. и вмешательство 1971 г. сопровождались лишь точечными репрессиями, то в результате последнего переворота 230 тыс. чел. получили по при­говорам военных судов различные сроки заключения, а 517 был вынесен смертный приговор (приведены в исполнение 57). По оценкам турецких и западных экспертов, большинство населения, пережив первоначальный шок, вызванный массовыми репрессиями, постепенно стало с пониманием воспринимать мотивы, которыми руководствовались военные. То есть своего престижа и уважения среди основной массы гражданского населения армия не утратила. Затем, по мере нормализации обстановки в стране, некоторого оживления в экономике и отмены запрета бывшим партийным лидерам участвовать в политической жизни, последние вернулись к руководству своими новыми-старыми партиями.

Переломным во взаимоотношениях армии и гражданских властей стал 1989 г., когда, несмотря на нажим со стороны военных, парламент избрал президентом Турции не отставного генерала, а гражданское лицо – Т.Озала, бывшего премьер-министра, известного своей набожностью и принадлежностью к суфийскому тарикату Накшбандия. Именно с периода президентства Т.Озала началось неявное, но последовательное усиле­ние влияния исламистов на политическую и общественную жизнь страны.

Уже в начале пребывания у власти Р.Т.Эрдоган проявил себя как незаурядный тактик. Провозглашённый им курс на демократизацию гражданских институтов и сохранение светского характера государства хотя и был со скепсисом воспринят военной элитой и гражданской секулярной оппозицией, в целом обеспечил нейтралитет генералитета и поддержку значительного числа до той поры аполитичных либо колеблющихся избирателей. Тем не менее, между правительством и верхушкой армии началась скрытая борьба за властные прерогативы, продлившаяся по меньшей мере вплоть до попытки военного переворота в июле 2016 г.

Один из главных козырей в борьбе с военными подарили Р.Т.Эрдогану, как это ни покажется неожиданным, Европарламент и Еврокомис­сия. Незадолго до описываемых событий Анкара подписала в Хельсинки пакет обязательств по адаптации своей правовой системы к стандартам ЕС и получила статус страны-кандидата. Этот статус обязывал правительство начать реформы, призванные интегрировать параметры турецкой право­вой, экономической и социальной систем, а также сферы безопасности в правовую систему ЕС. Ряд пунктов указанного пакета напрямую затрагивал взаимоотношения армии и гражданских властей.

В конце 2004 г. саммит в Брюсселе счёл динамику преобразований в турецком законодательстве достаточно высокой и объявил об открытии начального этапа переговоров по вступлению страны в ЕС. По мере одобрения Брюсселем очередных законодатель­ных пакетов, военные последовательно лишались права представительства в Советах по высшему образованию, коммуникациям, радио и телевиде­нию. В 2007 г. Генштаб уступил свои полномочия в вопросах развития ВПК и импорта вооружений вновь образованному правительственному ор­гану – Ведомству по делам оборонной промышленности. В принципе во­енным ничего другого и не оставалось – только принимать под козырёк все предъявляемые ЕС требования к законодательству.

Как выяснилось впоследствии, Р.Эрдоган в течение всего пред­шествующего года вёл за кулисами публичной политики сложную много­ходовую партию, направленную на ослабление влияния армии. тайной организации «Эргенекон», якобы созданной для тене­вого управления политическими процессами в стране, в том числе с ис­пользованием методов террора, похищения людей, шантажа и устранения неугодных. Летом 2007 г. прошли первые волны арестов, было задержано несколько отставных военных, криминальных авторитетов, бизнесменов и журналистов. Спустя несколько месяцев последовала новая серия арестов. На этот раз это были не только отставные, но и действующие генералы и офи­церы, а также известные журналисты и политические деятели. Количество арестованных исчислялось десятками, сотни человек были допрошены в качестве свидетелей. В прессе появились статьи с намёками, бросающими тень на руководство вооружёнными силами.

Ответ военных и той части гражданской элиты, которая разделяла их негативное отношение к ПСР, не заставил себя ждать. В начале 2008 г. генеральный прокурор Турции обратился в Конституционный суд с просьбой о запрете правящей Партии справедливости и развития в свя­зи с тем, что ею подрывались основы светского строя государства. Однако Конституционный суд отказал. Аресты подозреваемых продолжались весь 2008 г. Разгрому подверглись также разведывательные и контртеррористические структуры турецкой армии и жандармерии. Под каток репрессий попали и те, кто мог бы оказать влияние на формирование общественного мнения, а также действующие и отставные офицеры, генералы и адмиралы. Были вскрыты действительно имевшие место случаи незаконной торговли оружием, участия спецназа жандармерии в политических репрессиях против национальных и религиозных меньшинств. Правительство опубликовало документы, свидетельствовавшие о планах задержанных подготовить военный переворот.

Инициированный правительством ПСР в 2010 г. всеобщий конституционный референдум ещё больше ограничил влияние армии, заметно сузив права военных трибуналов при рассмотрении дел гражданских лиц и отменив юридическую неприкосновенность организаторов военного пе­реворота 1980 г., в частности упразднив статью, запрещавшую возбуждать против них уголовное расследование. Наконец, в 2012 г. в школах и лицеях были отменены «уроки национальной безопасности», на которых учащимся, пусть и ненавязчиво, но в позитивном ключе, преподносилась информация о перевороте 1980 г. и продвигалась мысль о праве военных вмешиваться в политику при угрозе государственному строю и целостности страны. Вскоре президент и премьер-министр инициировали новый виток противостояния с военными с целью ещё больше оттеснить их от власти.

Тем не менее, в июле 2016 г. попытка переворота всё же была пред­принята. Действия путчистов заметно отличались от всех предыдущих ак­ций подобного рода широким применением различных видов вооружений, вплоть до авиации и танков, и большим количеством убитых и раненных гражданских лиц. Бомбардировке подвергся меджлис, был арестован начальник Генштаба и взят в заложники ряд высших командиров. При этом акция путчистов обнаружила отсутствие единства взглядов среди генералов на ситуацию в стране. Многих из них, включая начальника Генштаба, заговорщики даже не пытались поставить в известность из-за боязни контрмер с их стороны. Другие командиры отказались участвовать в путче, не находя достаточно веских причин для вмешательства. К некоторому недоумению зарубежных экспертов народ, независи­мо от политических взглядов, в массе своей поддержал правительство. С осуждением путчистов на следующий же день выступили также прак­тически все общественные организации страны. После подавления мятежа верными правительству войсками из рядов вооружённых сил было уво­лено 8,5 тыс. чел., в том числе 150 генералов и 4,5 тыс. офицеров, что составило около 18% офицерского корпуса.

Вскоре президент Р.Т.Эрдоган анонсировал и запустил процесс глубоких преобразований в ВС, рассчитанный на срок от 6 месяцев до 2 лет. Президент  наделялся правом напрямую отдавать приказы командирам подразделений. Изменениям подверглась и хозяйственная деятельность вооружённых сил. Так, находившиеся в ведении Генштаба фабрики, мастерские, верфи и т.п. были переданы в Минобороны, а все военные госпитали – Министерству здравоохранения. Было также принято решение вынести казармы и военные городки за пределы Анкары, Стамбула, Измира, Мерсина и некоторых других крупных городов.

Наиболее спорным в ряду других выглядело распоряжение о переподчинении командующих родами войск: руководство перешло от начальника Генштаба к министру обороны (гражданскому чиновнику, выпускнику лицея имамов-хатибов). По всей вероятности, решение это было продик­товано остаточным страхом перед возможным реваншем со стороны части военных. Поскольку такое решение никоим образом не укладывалось в схему подготовки войсковой операции в Сирии, на пост министра оборо­ны три месяца спустя был назначен кадровый военный, бывший начальник Генштаба.

Стоит отметить, что, несмотря на потрясения последних лет, армия продолжает оставаться замкнутой элитарной структурой, по существу го­сударством в государстве, а после разгрома Джамаата Гюлена – ещё и единственной авторитетной и консолидированной структурой, с которой президенту Р.Т.Эрдогану и его партии по-прежнему приходится считать­ся. Порой в высказываниях генералитета прорывается глухое недовольство чистками, конфронтацией с НАТО и антагонизмом в отношениях с региональными соседями. В последнее время во взаимоотношениях военных и гражданских властей вновь отмечается небольшой ренессанс, диктуемый событиями в приграничных районах Сирии и в не меньшей степени необходимостью поддерживать в народе огонь патриотизма. При этом и зарубежные, и турецкие эксперты сходятся во мнении, что военный потенциал ВС Турции, особенно оперативно-тактического звена, существенно пострадал в ходе чисток и армии понадобится по меньшей мере год, а то и два на обретение способности проводить масштабные акции.

Стоит обратить внимание и на такой аспект взаимоотношений вооружённых сил и общества, как давление военных расходов на госбюджет и экономику в целом. Нагрузка эта весьма велика. Среди населения забота об армии и уважение к ней сохраняются на уровне, способном вызвать белую зависть, и любой общественный деятель понимает, что критика военных расходов может означать для него мгновенную политическую смерть. Об авторитете армии и любви к ней свидетельствует, в частности, патриотический подъём (разумеется, подпитываемый властями), демонстрировавшийся народом во время операций ВС Турции «Щит Евфрата» и «Оливковая ветвь» на севере Сирии соответственно в 2016 и 2018 г.

В заключение хотелось бы отметить, что косвенная поддержка действий Р.Т.Эрдогана в отношении армии со стороны структур Евросоюза хотя и не сыграла решающей роли в деле устранения военных с политической арены, в конечном итоге освятила действия исламистов по превращению Турции в полусветское-полуклерикальное государство. Таким образом, на пройденном турецкой армией отрезке пути от блюстителя заветов Ататюрка до инструмента внешней политики Р.Т.Эрдогана она вначале преобразилась из защитника Отечества в верховного арбитра (и исполнителя собственных решений) при улаживании внутрен­них кризисов.

1.3. Этнический фактор в политической и экономической жизни Турции

Опасны и разнонаправленные этнические и этноконфессиональные тенденции. Значимую роль начинает играть арабский фактор (к 2-м млн. человек исконно живущих в Турции арабов добавились 3,5 млн. сирийских беженцев, как минимум полмиллиона иракских, а также значительное количество беженцев со всего арабского мира). В то же время нужно учитывать своеобразие самоидентификации современного турка – она не исключает этнически нетурецкое происхождение.

Самой крупной (после курдской ирриденты) и влиятельной диаспорой Турции является черкесская (кавказская). Однако официальный политический дискурс Турции до

настоящего времени исключает применение термина «меньшинство» по отношению к мусульманскому населению страны, не используется и термин «диаспора». Несмотря на традиционно активное вовлечение в общественно-политические процессы и включение во властные структуры всех уровней, вплоть до последнего времени черкесы не афишировали свою этническую принадлежность. Сами черкесы – второе по численности этническое меньшинство страны после курдов, насчитывающее, по разным оценкам, от 500 тысяч до 12 миллионов человек.

Условно участие черкесов в политических процессах в Турции в контексте их этнополитической мобилизации можно разделить на две составляющие, ориентированные на достижение внешних и внутренних целей соответственно. Политические требования черкесов, более известные как «черкесский вопрос», формулируются политическими лидерами и активистами диаспоры следующим образом: признание Россией и Турцией массового переселения черкесов после окончания Кавказской войны в Османскую империю актом геноцида; предоставление компенсаций со стороны РФ и двойного гражданства; объединение исторически принадлежавших черкесам земель в единый субъект внутри РФ либо государственное образование; поддержка переселения черкесов на историческую родину.

Одновременно черкесская диаспора Турции выдвигает ряд дополнительных требований к турецкому правительству, включающих признание «культурным геноцидом» политики ассимиляции черкесов в Турции, обеспечение их культурных и языковых прав через прямое государственное финансирование высшего и среднего образования, а также телерадиовещания на черкесском языке. Кроме того, огромное значение уделяется турецкими черкесами развитию отношений Турции с республиками Северного Кавказа, а следовательно, и с Россией в целом.

Заинтересованность черкесов в поддержании связей с Северным Кавказом превращает их в активных сторонников сохранения и улучшения российско-турецких отношений. Этим объяснялись попытки черкесской диаспоры повлиять на турецкое руководство в вопросе урегулирования кризиса в российско-турецких отношениях, возникшего после того, как в 2015 г. турецкой стороной в Сирии был сбит российский военный самолет СУ-24. Тогда черкесы возложили на себя функцию «моста дружбы» между Россией и Турцией.

В этих условиях наиболее желаемой стратегией сохранения своей этнической идентичности и культуры видится черкесам возвращение на историческую родину, а при невозможности ее реализации – развитие максимально интенсивных контактов. В итоге, для достижения своих требований и целей турецкие черкесы начали формировать собственную «этническую» политику. Помимо протестной активности, включающей демонстрации, шествия, митинги, а также лоббистских встреч, переговоров, информационной деятельности через публикации в черкесских (турецкоязычных) изданиях и сети Интернет, черкесы начали принимать непосредственное участие в политической борьбе.

Так, на парламентских выборах июня 2015 г. Партия справедливости и развития (ПСР), прокурдская Демократическая партия народов (ДПН) и ультраправая Партия националистического движения (ПНД) выставили черкесских кандидатов в депутаты. Следует отметить, что в парламент и ранее входили черкесские депутаты от ПСР, однако они не афишировали свое черкесское происхождение. Их отличало только посещение отдельных мероприятий черкесской диаспоры и публичные выступления на тему трагедии черкесов XIX в. Также важно подчеркнуть, что сближение части черкесов с прокурдскими политическими силами (например, ДПН) неслучайно и носит долгосрочный характер. В основном, стратегический альянс черкесов и курдов как «угнетенных народов» продвигают для отстаивания черкесских требований левоориентированные черкесы. Именно левое крыло черкесской диаспоры при поддержке оппозиционных курдских сил озвучивает наиболее радикальные требования в отношении турецкого правительства.

Однако, поскольку фактор принадлежности к этническому меньшинству сопровождается в данном сближении использованием общей левой идеологии, это позволяет не менее многочисленному правому крылу черкесской диаспоры обвинять левых черкесов в предательстве национальных интересов.

Одним из главных этапов этнополитической мобилизации черкесов стало формирование собственной политической Партии плюралистической демократии (ППД) в 2014 г. Хотя в названии в соответствии с турецкими нормами нет указания на этническую принадлежность, партия создавалась черкесами для черкесов на базе общественного движения Инициатива черкесских прав. Несмотря на отсутствие успеха у первой черкесской политической партии, общая политизация диаспоры продолжает нарастать, а сама диаспора начинает активно участвовать в политической трансформации Турции.

Следует отметить, что черкесы Турции выражают меньшую степень религиозности, чем турецкое общество в целом. Существенно отличается религиозное крыло черкесской диаспоры прежде всего тем, что этническую идентичность считает подчиненной религиозной, а потому главенствующими идеями для них становятся братство и единство всех мусульманских народов Кавказа и признание Турции центром мусульманского мира (в данном случае речь идет о продолжении восприятия Турции как

Османского Халифата). Естественным образом, при таких установках усиление системы лидерства в стране, тем более вкупе с усилением происламского курса турецкого правительства и ориентации на религиозные нормы и ценности, получает очень высокую оценку именно в среде религиозных черкесов.

Также естественно, что наиболее критично по отношению к референдуму, как и к любым инициативам действующих властей, настроены левоориентированные черкесы. Это, в свою очередь, порождает конфликт политических взглядов внутри черкесской диаспоры и делает этнополитиическую мобилизацию вариативной и даже разнонаправленной. Необходимо, однако, отметить, что большинство черкесов диаспоры на первое место ставят свою этническую идентичность, а не религию или идеологию.

Следует отметить, что черкесов Турции непосредственно затронули такие важные события последних лет как охлаждение и улучшение российско-турецких отношений; попытка военного переворота в Турции 15 июля 2016 г.; серия терактов по всей стране; парламентские выборы, проведенные дважды в 2015 г. и референдум о внесении поправок в конституцию Турции, направленных на переход страны от парламентской к президентской форме правления.

Таким образом, турецкие черкесы взяли на себя активную роль по влиянию на общественно-политическую ситуацию в стране и ее трансформацию в таких вопросах как изменение национально-ориентированного курса внутренней политики и положения прав этнических меньшинств. Черкесы также старались воздействовать на внешнеполитический курс страны в отношении Москвы и северокавказских республик. При этом черкесская диаспора не выступала как монолитная сила, а делилась на группы в зависимости от того, какая идентичность выставлялась ими на первый план — этническая, религиозная или идеологическая.

Кроме того, пример борьбы против ассимиляции черкесской диаспоры, претерпевающей активную политизацию в рамках корректировки турецкого национального проекта, представляет обширный материал для сравнения и анализа с положением других этнических меньшинств Турции – курдов, крымских татар, ногайцев, греков (и других христиан) и др.

За годы существования республики греко-православное население сократилось почти в 50 раз: если по данным переписи 1927 г. (проведенной два года спустя после завершения обмена населением между Грецией и Турцией) его численность составляла чуть меньше 120 тыс., то в 2010-е гг. едва насчитывалось 2,5 тысяч. Столь драматичное сокращение греко-православной общины Турции угрожает не только сохранению ее культурной и языковой идентичности, но и ее существованию как таковой.

Анкара всегда оспаривала правосубъектность и правоспособность Константинопольского патриарха, считая его просто духовным лидером греко-православной общины Турции. Власти подчеркивают, что он является объектом только турецкого права. Летом 2018 г. духовные лидеры немусульманских общин Турции выступили с открытым заявлением, суть которого сводилась к тому, что религиозные и национальные меньшинства не подвергаются гонениям, с решением национального вопроса дела в стране обстоят благополучно. А все разговоры в СМИ о притеснениях – неправда, выдуманная журналистами и оппозиционными политиками, и по сравнению с временами кемалистского режима большинство проблем успешно разрешено.

Из-за административно-правовых притеснений и финансовых трудностей в последние годы все больше молодых людей из немусульманских общин стремятся уехать на Запад, а общинные религиозные и культурные институты испытывают возрастающее давление властей, несмотря на ряд позитивных тенденций 2000-х годов. Многие общинные церкви, монастыри и кладбища передаются в ведение Управления религиозных дел – правительственного органа, занимающегося исключительно вопросами ислама.

Несмотря на кардинальные изменения ситуации внутри страны, распространение новых подходов к решению проблем меньшинств в мировой практике, их положение в Турции до сих пор регулируется нормами Лозаннского мирного договора 1923 г. Положения этого договора предусматривали широкие возможности по защите культурной идентичности немусульманских меньшинств, однако на практике эти положения искажались и применялись с учетом текущих политических интересов турецких властей в ущерб правам и свободам «признанных меньшинств».

Особенность сегодняшней политики турецких властей заключается в том, что все международные соглашения, которые так или иначе затрагивают вопрос меньшинств, либо не подписываются вовсе, либо заключаются с оговоркой, что их предписания должны соответствовать Лозаннскому договору и нормам действующей Конституции. Очевидно, что за 95 лет, что прошли со времени заключения Лозаннского договора, его положения во многом устарели и не могут отвечать текущей политической конъюнктуре и изменившимся международным нормам по защите меньшинств. При этом большинство проблем, с которыми сталкиваются немусульманские меньшинства в Турции, кроются не столько в самом Лозаннском договоре, сколько в его интерпретации турецкими властями. Последние же не только вольно трактовали права и свободы меньшинств, но даже ограничили само это понятие.

Масштабы и характер дискриминационной политики турецких властей по отношению к греко-православному меньшинству отчетливо прослеживаются в трех сферах – нормативно-правовой, финансово-экономической и вопросах безопасности. С нормативно-правовой и административной точки зрения для турецких властей Константинопольская православная церковь и греко-православная община представляют собой две отдельные, но взаимосвязанные составляющие греко-православного меньшинства.

В сегодняшней Турции политическое влияние греко-православной общины незначительно, у нее практически отсутствует представительство в органах законодательной и исполнительной власти, а возможности влиять на политические процессы через механизмы гражданского общества минимальны и являются прямым отражением катастрофического сокращения численности общины. Удар по греко-православной общине отразился и на других меньшинствах: с 1960-х гг. ни армяне, ни евреи практически не баллотировались в парламент. В общей сложности за 1930-е – 2010-е гг. депутатский мандат смогли получить лишь 26 представителей нацменьшинств, из которых только 8 – от греко-православной общины.

Отсутствие возможности участвовать в парламентской деятельности и вести политическую борьбу за отстаивание интересов способствовало тому, что греко-православная община выработала альтернативные механизмы. Опираясь на богатый опыт создания и управления автономными общественными институтами, независимыми от центральной власти в Османской империи, греческая община сформировала внепарламентские каналы взаимодействия с властью и особые инструменты защиты своих прав в вопросах управления религиозно-благотворительной собственностью, доступа к образовательным учреждениям, права обучаться на родном языке и т. д. Основными из них стали два важнейших для общины института – Константинопольский патриархат и генконсульство Греции в Стамбуле.

Ситуация, сложившаяся в отношении конфессиональных меньшинств, во многом отражает логику политического процесса последних десятилетий в Турции. Социальная база и основной электорат правящей ПСР – люди консервативных взглядов, а иногда даже и сторонники религиозного национализма. Для этой части общества национализм и исламская идентичность оказываются понятиями взаимосвязанными и взаимодополняющими. Для них ревизия и демонтаж кемалистского принципа лаицизма означает, прежде всего, возвращение ислама в публичную сферу, а отнюдь не создание политико-правового пространства для религиозного плюрализма.

Курдский вопрос имеет свою долгую историю в Турции. Опасения Турции о том, что курдская самооборона (YPG) будет рано или поздно вести вооруженную борьбу за распространение своего влияния по другую сторону сирийско-турецкой границы, имеют мотивацию, уходящую в историческое прошлое курдского национализма. Дело в том, что проживающие на северо-востоке Сирии и юго-востоке Турции курды являются потомками некогда могущественных курдских конфедераций племен милли и миран, которые были разделены границей двух государств в 1921 г. в результате соглашения Сайкс-Пико, что привело к разрыву не только экономических, но подчас и семейных связей.

В настоящее время курды Сирии по-прежнему традиционно сохраняют тесные контакты с курдами Турции. Сирийское правительство времен Хафеза Асада благоволило курдским повстанцам в лице РПК, ведущим на территории Турции борьбу за создание независимого Курдистана, рассматривая их в качестве одного из политических инструментов влияния на позицию Анкары в вопросе, связанном в первую очередь со спорами вокруг водных ресурсов реки Евфрат.

Влияние партии Оджалана было традиционно сильно в сирийских курдских регионах. Однако для Сирии РПК являлась (как бы то ни было) политической организацией, чье влияние на базе этнического партикуляризма было и остается достаточно сильным по обе стороны сирийско-турецкой границы и чьи левые идеи импонируют курдской, и отчасти, сирийской интеллигенции. Сирийский режим, вольно или не вольно, стал выступать стороной, поддерживающей курдский сепаратизм в Турции. В 1994-1996 гг. турецкое правительство проводило массированные военные операции против повстанцев из РПК как на территории Турции, так и на территории сопредельного северного Ирака. В результате этого многие курды, являвшиеся членами РПК или сочувствующие этой организации, были вынуждены бежать от репрессий вглубь соседних Ирака и Сирии.

В начале XXI века на авансцену борьбы курдов Сирии за свой суверенитет вышла Курдская партия «Демократический союз» (ПДС, PYD, год создания: 2003 г), имеющая, по данным турецкой разведки, «органические связи с РПК». Позицию о том, что «Демсоюз» является террористической организацией не разделяют большинство европейских стран, США и Россия.

Таким образом, обострение внутриполитической ситуации и угрозы безопасности у границ Турции с конца 2000-х гг. в сочетании с процессом делиберализации и деевропеизации привели к авторитарному откату и в национальном вопросе.

1.4. Попытка переворота в 2016 г. и судьба исламистского проекта

Интересным представляется и тот факт, что политический исламизм в Турции опирается на консервативное большинство, а отношения с арабскими государствами далеки от партнерских. Внутриполитическое устройство сегодняшней Турции и растущий там политический исламизм и авторитаризм во многом, как отмечают многие эксперты, имеют знак равенства между собой. Еще в 2010 г. в Турции прошел один из важных референдумов по вопросу изменения 26 положений Конституции. Нововведения предполагали движение в сторону вестернизации, развития демократических ценностей, прав и свобод граждан. Кроме того, они касались снижения исторически сильной роли армии в политике, что активно приветствовалось и поощрялось Западом.

Немаловажным фактором для последующего укрепления правящей ПСР стал тот факт, что из всех представленных на тот момент в Парламенте партий лишь ПСР активно выступала в поддержку реформ. В ноябре 2015 г. ПСР получила большинство голосов и вновь смогла создать однопартийное правительство.

Внутриполитическая напряженность постепенно усугублялась и к лету 2016 г. вылилась в события, которые называют попыткой государственного переворота. Стоит отметить, что до настоящего времени ни одно государство, входящее в «клуб» определяющих мировую повестку дня и расстановку сил в мире, в том числе и Россия, официально не высказалось в поддержку официальной турецкой правительственной версии событий.

Через неделю после попытки переворота в Турции был введен режим чрезвычайного положения, который продлевается каждые три месяца и действует до сих пор. Среди его основных положений следующее: с 21 июля 2016 г. руководство страной осуществляется специальными постановлениями, которые принимаются главой государства и кабинетом министров в обход одобрения Парламента и приравниваются к закону. Конституционный суд, армия, СНБ Турции и другие традиционные компоненты системы сдержек и противовесов полностью переформатированы, а назначения в этих критических для государства отраслях являются теперь прерогативой лично Р.Т.Эрдогана. Были приняты меры по фактическому «реформированию» образовательной, юридической, медицинской систем и, безусловно, военной сферы, включая в первую очередь кадровый состав турецкой армии.

Режим ЧП подвергается более широкой интерпретации, вследствие чего судебные органы во многих случаях выносят постановления об изъятии частной собственности у арестованных лиц, без состоявшегося судебного решения, в котором эти лица были бы признаны виновными в попытке госпереворота. В результате «преобразований» государственные структуры получили пространство для маневра в отношении тех (их количество исчисляется сотнями тысяч), кого власти подозревают в прямом или непрямом участии в событиях июля 2016 г. По официальным данным, которые находятся в открытых источниках, примерно за 1 год после событий июля 2016 г. были арестованы более 50 тыс. сторонников Ф.Гюлена, проживающего на территории США, которого власти Турции с первых часов обвинили в попытке переворота.

Статистика также говорит о более чем 110 тыс. уволенных государственных служащих с «отягощающей санкцией» в виде запрета работы по профессии. За год с момента неудавшегося переворота были уволены около 7 тыс. преподавателей вузов и ученых; аннулированы более 54 тыс. лицензий на осуществление образовательной деятельности, закрыты 15 университетов, более 1000 школ. Что касается сферы СМИ, более 200 журналистов были задержаны, 160 из которых арестованы; более 2 тыс. представителей СМИ уволены; закрыты более 180 медиа-организаций, включая 31 телевизионный канал, 5 новостных агентств, 62 газеты, 34 радиостанций, 29 издательств и 19 журналов.

В военной сфере насчитываются 8 тыс. уволенных, из них более 7 тыс. арестованы. Из общего количества арестованных лиц 166 человек – генералы армии. Стоит отметить, что общее количество военнослужащих, занимающих высшие посты, а именно генеральский состав, сократилось более чем на 40% по сравнению с 2016 г. Существенно уменьшилось и число военных летчиков. Если раньше на службе находились 1350 человек, то сегодня это число упало до 670, то есть на 50%. Общая численность офицерского состава турецкой армии сократилась с 32 тыс. до 24 тыс. человек.

Парламент также лишился нескольких своих членов: так, ордер на арест был выдан 11 депутатам прокурдской партии «Демократическая партия народов», включая самого лидера партии (С.Демирташ), и 1 представителю ведущей оппозиционной Народно-республиканской партии. По официальным данным Министерства юстиции Турции, количество содержащихся лиц в тюрьмах страны составляет 230 тыс., в то время как вместительная способность рассчитана на 207 тыс. Всего за две с половиной недели после неудавшегося переворота число отмененных паспортов граждан Турции достигло 75 тыс.

В связи с событиями, которые происходят на внутриполитической арене Турции, имидж руководства страны стал стремительно меняться, чувства негодования по отношению к конкретным лицам из политической элиты Турции возрастать, а ситуация внутри страны еще более усложняться. В то же время консолидация власти в руках президента Р.Т.Эрдогана укреплялась и обрела окончательную форму в результате прошедшего в стране в апреле 2017 г. референдума о переходе Турции от парламентской системы к президентской (2019 г.).

Для понимания того, что ждет Турцию после 2019 г., когда состоится окончательный переход к президентской системе, стоит отметить следующее:

Во-первых, во внутриполитическом аспекте тон политического исламизма будет превращаться в «неокемалистский», то есть подразумевается исламистская форма при кемалистском наполнении в его авторитарном проявлении. Вполне возможно, что националистические настроения еще больше вырастут, тем более, что угроза национальной безопасности страны увеличивается. Интересным также является тот факт, что сама фигура Ататюрка постепенно приобретает новые очертания для политического режима Турции. В последнее время именно «отец нации» стал одним из объединяющих инструментов политического исламизма в стране. Таким образом, можно констатировать, что исламизм в Турции как политический проект рухнул, он приобрел «неокемалистские парадигмы».

Во-вторых, во внешней политике, руководство Турции, скорее всего, уже отказывается от столь важной когда-то для него риторики о протекторате мусульманского населения в различных регионах мира и политики «неоосманизма». Анкара, с большой степенью вероятности, на фоне дальнейшего ухудшения отношений с западными партнерами возьмет курс на углубление связей с евразийскими странами, в чем существует неопределенность и в некотором смысле риск.

Нельзя исключать того, что в скором времени придется наблюдать конфликт между внутренним исламистским и внешним евразийским вектором политики Анкары, так как эти идеологии представляют разную секуляристскую тональность и образ жизни. В-третьих, экономка государства не находится в стадии активного роста, как об этом заявляет правящая элита, ссылаясь на статистическое ведомство Турции. Можно предположить, что политический исламизм в Турции будет всеми возможными способами искать союзников на поле экономики вне зависимости от того, к какой религиозной принадлежности относится партнер. Так, например, еще недавно трудно было представить, что Анкара будет импортировать мясо и курицу из России и Сербии.

Наконец, культурно-образовательный аспект. По утверждению властей, здесь проект политического исламизма не достиг той цели, на которую рассчитывала политическая элита государства. В качестве примера можно также привести увеличившееся число школ «имам-хатиб», которые, по замыслу властей, должны были стать новым образовательными центрами. Так, в этих школах наравне с предметами светского характера, имеются предметы религиозной направленности. Однако, как указывает статистика, именно выпускники этих школ занимают самые низшие места по результатам экзаменов. В сфере культуры свою роль также сыграли и действия властей после попытки переворота в 2016 г., в результате которых во много раз увеличилась интеллектуальная миграция. В истории Турции количество покинувших страну интеллектуалов никогда не было столь высоким.

Таким образом, можно наблюдать интересный феномен: нынешняя власть в Анкаре, которая во многом ассоциирована с политическим исламизмом, во внутренней политике имеет достаточно авторитарный стиль, во внешней политике наблюдается рост евразийских настроений, в экономическом аспекте – сохранение неолиберальной направленности, а в культурном аспекте – рост исламистских тенденций.

1.5. Последние изменения в политическом ландшафте страны

23 июня 2019 г. в Стамбуле прошли перевыборы мэра. Они стали возможны после того, как Высший избирательный совет (YSK) 6 мая аннулировал результаты выборов 31 марта. Данное решение было неожиданным, так как процесс признания итогов выборов и победы кандидата от Народно-республиканской партии (CHP) и Национальной коалиции Экрема Имамоглу был растянут. 17 апреля YSK выдал Э.Имамоглу мандат, но спустя 18 дней отменил результаты выборов, мандат был аннулирован. На 23 июня были назначены повторные выборы. Если на мартовских выборах в большинстве районах Стамбула победу одержал Б.Йылдырым, то на июньских выборах ситуация изменилась в пользу Э.Имамоглу.

В турецкой экспертной среде отмечают, что в последнее пятилетие выборы в Турции имеют негативную репутацию, которая во многом характеризуется утратой веры в честное и свободное волеизъявление граждан страны. Отдельные вопросы вызывает как организация выборного процесса, так и сам подсчет голосов. В целом, правящая партия, по предварительным результатам, победила в 40 из 81 турецкой провинции. На предыдущих выборах в 2014 года эта цифра была существенно выше – 53. Некоторым утешением может служить победа союзника АКР – Партии национального действия (MHP) в 12 провинциях.

На июньских выборах снова победил Э.Имамоглу – он набрал 54% голосов (4 741 870 голоса). Его основной соперник от правящей Партии справедливости и развития (ПСР) экс-премьер-министр Б.Йылдырым набрал 45% голосов (3 935 444 голоса). По сравнению с мартовскими выборами Э.Имамоглу улучшил свой результат на 572 105 голосов, а Б.Йылдырым потерял 220 592 голоса; разрыв между политиками вырос с 0,15% до 9% (13 729 и 806 426 голосов соответственно). Количественно столь убедительным результат Э.Имамоглу стал благодаря определенным обстоятельствам. Во-первых, речь идет о том, что после отказа от участия в перевыборах четырех партий, набравших около 91 тыс. голосов, Э.Имамоглу смог перетянуть на свою сторону значительную часть их электората. Также он переманил голоса кандидата от Партии счастья (SP) – Недждета Гёкчынара, который по сравнению с мартовскими выборами потерял больше половины (57 760 голосов). То же касается ПСР: значительная часть потерянных Б.Йылдырымом голосов перетекла к повторно избранному мэру Стамбула.

Что позволило Э.Имамоглу достичь таких результатов? Во-первых, была обеспечена консолидация оппозиции: она не отказалась от курса на поддержку кандидата от CHP. За него голосовал оппозиционный электорат: более 90% электората CHP, более 95% электората «Хорошей партии» (İP) поддержали решение руководства своих партий. Важную роль сыграло и сохранение поддержки курдского сегмента электората.

Важность этих выборов не вызывает сомнений. Она не ограничивается потенциалом крупнейшего турецкого города, его экономическим и политическим значением. История перевыборов – это история утраты властью популярности. А эти перевыборы стали доказательством того, что властям теперь сложнее исправлять свои ошибки. Власть своими действиями сама подталкивает электорат искать альтернативные варианты. Но если раньше в условиях давления на оппозицию, использования негативного политического языка, методов, ведущих к поляризации общества, разрыва между властью и гражданским обществом, отсутствия желания сотрудничать с оппозицией таких вариантов не было, то сейчас они появились.

Именно снижение популярности ПСР среди этих сегментов общества имеет чрезвычайные последствия для партии. Это связано с тем, что оппозиция начинает набирать популярность среди ядерного электората ПСР, что непосредственно влияет на устойчивость партии. Эта кампания доказала, что агитация светских сил (кемалистов и националистов из İP) начинает находить понимание и отклик у консерваторов и бедной части населения, далекой от светских интеллигентов.

Эти выборы, несомненно, будут иметь большое влияние на будущее политической системы Турции. Во-первых, оппозиция окончательно реабилитировалась. CHP теперь будет восприниматься как серьезный политический игрок. Добавили эти выборы очков İP и ее лидеру – Мераль Акшенер. Однако необходимо отметить, что националистический электорат отрицательно относится к заигрыванию с курдами. Поэтому существует вероятность того, что популярность MHP будет падать из-за сохраняющегося союза партии с AKP, проводящей такую политику.

В Турции отмечается высокий уровень недоверия к политикам. Это создает дистанцию между политиками и обществом. В этом случае протекают два типа процессов: реорганизация старых партий путем появления новых лидеров и лиц (что сейчас происходит в CHP) и возникновение новых партий. Победа Э.Имамоглу и предшествующие ей две избирательные кампании стали уникальными для турецкой политики. Теряющая популярность ПСР демонстрирует признаки утраты эффективности. В результате образовался вакуум, который удачно заполняют политики из CHP. В ближайшем будущем важные изменения в турецкой политике продолжатся. Может произойти оптимизация деятельности ПСР, дальнейшая популяризация CHP, появление новых, прежде всего, правоцентристских партий.

Но потеря Стамбула, это значительно больше, чем просто потеря самого крупного турецкого города и коммерческой столицы. Пост мэра Стамбула стал для самого Р.Т.Эрдогана трамплином, позволившим ему достигнуть высот политического Олимпа.

Выборы 31 марта 2019 г. – первые после установления в 2018 году суперпрезидентской системы – при условии соблюдения честного и прозрачного голосования наглядно продемонстрировали бы вотум недоверия действующей власти. Политическая поляризация общества будет усиливаться и станет проявляться в гораздо большей степени, чем на сегодняшний день, несмотря на то что нынешняя поляризация уже наносит катастрофический урон будущему страны. Более того, как известно, набирает масштабы вооружение сторонников действующей власти, что, возможно, в ближайшее время приведет к очередному витку внутриполитической нестабильности. Параллельно с этим будет наблюдаться усиление экономического кризиса.

Эксперты полагают, что высока вероятность, что турецкая власть усилит давление на те структуры, которые не согласны с проводимым Р.Т.Эрдоганом и его сторонниками политическим курсом. Не исключено, что это укрепит авторитарный стиль управления республикой в еще больших масштабах.

1.6. Экономика Турции: бегство от кризиса?

Турция обычно ассоциируется прежде всего с сельским хозяйством и туризмом. Агросектор обеспечивает 6% в структуре ВВП, а более половины приходится на услуги, в основном туристические. Однако примерно 1/3 экономики Турции держится на промышленности. Ключевые сегменты – обрабатывающая промышленность и строительство. На высоком уровне развития находятся текстильная, кожевенная, пищевая, химическая, фармацевтическая отрасли, энергетика, металлургия, судостроение, автомобилестроение и производство электробытовых товаров.

Разнообразие отраслей, выгодное географическое положение, молодая и дешевая рабочая сила послужили базой для экономического рывка. Сочетание этих данных и специального курса экономической политики позволили Турции с 2014 года расти темпами выше 8%. Правительство Турции сделало ставку на раскачку экономики за счет дешевого кредита и привлечения иностранного капитала. Власти поддерживали любых инвесторов и выстраивали торговые отношения буквально со всеми странами мира.

При этом финансовая политика сочеталась с мерами инфраструктурного характера. Для стимулирования организации новых производств власти сформировали объекты поддержки бизнеса в зонах технологического развития, наподобие наших технопарков. Всего в Турции около 50 технопарков: в Анкаре, Стамбуле, Коджаэли, Измире и ряде небольших провинций.

Но у этой модели есть обратная сторона – зависимость от иностранного капитала делает экономику уязвимой к любым, даже незначительным внешним сигналам. К 2018 г. корпоративный долг страны достиг 70% ВВП, и это был на тот момент один из самых высоких показателей среди развивающихся стран. Причем большинство этих заимствований делались в иностранных валютах, а не в лирах.

Модель роста, которую избрала ПСР, обеспечила ей, с одной стороны, успех, но с другой стороны, в ней была заложена «мина замедленного действия» – существенная привязка экономики к внешним источникам финансирования. Турецкая экономика находится в достаточно сложном положении. В августе-сентябре 2018 г. Турция пережила очередную волну девальвации турецкой лиры, в результате чего ее стоимость по сравнению с началом 2018 г. упала на 40%.

Новая система политического устройства позволит Р.Т.Эрдогану, обрести независимость не только от оппонентов вне правящей Партии справедливости и развития, но и от внутрипартийной оппозиции при условии существования таковой. Тогда, и в сфере экономической политики следует ожидать реализации той системы взглядов и убеждений, которой придерживается президент, и ослабления позиций его противников.

Очевидно, что у президента имеется своя особая система взглядов на экономическую политику и деятельность регуляторов проявилось хотя бы в ситуации с Центральным банком страны, от которого Р.Эрдоган неустанно требовал снижения ключевой процентной ставки, как он полагает, в целях снижения инфляции и удешевления кредита.

Таким образом, суть модели, которой придерживается сегодня Турция, это сокращение бюджетного дефицита при росте дефицита по счету текущих операций платежного баланса. Тогда возникает вопрос о действительном отношении Р.Т.Эрдогана к ограничительной фискальной и кредитно-денежной политике (политике сдерживания бюджетных расходов и ограничения роста денежного предложения).

Поскольку Турция исповедует модель экономического роста, в рамках которой весьма сильна зависимость от 1) значительных объемов, 2) регулярности и 3) легкости поступления внешнего финансирования – экономика страны чувствительна к любому нарушению одного из названных условий. По существу речь идет о столь любимой турецкой элитой идее бесконечно долгого и неизменно эффективного использования стимулирующей кредитно-денежной политики, утопичность которой неоднократно подтвердил собственный опыт страны. Итак, национальной интерпретации модели исламской экономики, очевидно, присущ выраженный идеализм, тесно связанный с экономическим популизмом, который заключается в претензии на максимально равное удовлетворение нужд всех граждан страны как членов исламской уммы, проживающей в пределах территории национального государства.

Второй причиной структурного характера, определившей кризисные явления в экономике, хотя и несколько менее значимой, чем первая, стала неопределенность статуса Центрального банка, который формально независим от исполнительной власти. В последние годы эта независимость стала существенно нарушаться решениями Р.Т.Эрдогана, сначала в качестве премьер-министра, а затем уже в качестве президента страны. Это по факту означает ограничение свободы Центрального банка в использовании регулирующих инструментов.

Поводом для обострения экономической ситуации в Турции стала вся та совокупность обстоятельств, которую Р.Т.Эрдоган, а вслед за ним и другие турецкие официальные лица, склонны считать причинами, а именно – «манипулятивные внешние атаки», или «систематические атаки крупных экономических игроков, в частности США».

Турция, в силу достаточно существенного роста заработных плат, является одной из тех стран, которые, утратив преимущества в сфере дешевого труда, не обзавелась преимуществами, связанными с виртуозным владением и широким использованием высоких технологий.

Руководство страны понимает эту проблему. Была принята новая программа среднесрочного экономического развития на 2019-2021 гг. с амбициозным названием «Новая Турция», так как к 2023 году – 100-летнему юбилею Турецкой Республики предполагается принципиальное обновление страны. Поставлена задача уменьшения дефицита по счету текущих операций с нынешних 6% до 2,6% к 2021 г. путем снижения зависимости от импорта. Для Турции это означает громадный рывок в технологическом обновлении и диверсификации промышленности, прорыв не только в индустриальном развитии, но и вступление в постиндустриальный период. Достичь этих целей за оставшееся время будет не так просто. Реалии таковы, что на сегодня лишь 3% турецких промышленных товаров относятся к группе высокотехнологичных, и эти же 3% высокотехнологичных товаров зафиксированы в экспорте страны.

Макроэкономические проблемы Турции, скорее всего, приведут к долгосрочному снижению экономической динамики. Экономика является слабым местом президента Р.Т.Эрдогана: в IV квартале 2018 г. ВВП страны сократился на 3%, а в I квартале 2019 г. еще на 2,6%. Попытка правительства в 2018 г/ вмешаться в работу ЦБ, чтобы не допустить повышения учетной ставки, привела к потере части золотовалютных резервов и падению турецкой лиры на 40% по отношению к доллару США. Это усугубило проблему обслуживания внешнего долга в $450 млрд., а высокая инфляция и падение уровня жизни уже вызывают недовольство у населения.

1.7. Инфраструктурные мегапроекты и перспективы развития экономики

Больше влияние на развитие экономики Турции на всем протяжении ее постосманской истории оказывали т.н. мегапроекты, т.е. крупные инфраструктурные начинания. Не стала исключением и эпоха Р.Т.Эрдогана. На сегодняшний день обоснование инфраструктурных мероприятий Анкары во многом связано со 100-летием Турецкой Республики. В связи с этим идеологическая составляющая довлеет над многими планами правительства. «Амбициозные» проекты должны укрепить положение правящей ПСР и лично Реджепа Эрдогана. Тем самым «Стратегия-2023», является составной частью политической трансформации Турецкой Республики. При этом среди новых мероприятий турецкого руководства все больше превалируют технически оправданные проекты, хотя старые проекты по-прежнему остаются в повестке дня. В то же время экологические угрозы, отсутствие прозрачности многих инфраструктурных проектов и строительная «мегаломания» может создать значительные риски для экономической политики ПСР.

Инфраструктурные мегапроекты являются важной частью турецкой экономики. В 1930-е гг. государственная поддержка экономического развития во многом выполняла социальную функцию, сплачивая нацию в период становления Турецкой Республики. Инвестиции в инфраструктуру продолжались и в дальнейшем. В 1950-1970-е гг. за счет кредитов Всемирного банка были построены автомобильные дороги, плотины, электростанции, а также многие транспортные коммуникации. В 1980–1990-е гг. премьер-министр, а в дальнейшем президент Турции Т.Озал продолжил политику инфраструктурных инвестиций, рассматривая их как одно из направлений интеграции Турции в глобальную экономическую систему.

ПСР, пришедшая к власти в 2002 г. решила использовать политику «развития и инвестиций» для того, чтобы привлечь на свою сторону электорат «разрушенного» правого центра. Это способствовало росту экономики страны и дальнейшим успехам ПСР на выборах. Среди мегапроектов особое место занимает проект Стамбульского канала. Концепция канала, соединяющего Черное море с Мраморным морем, выдвигалась семь раз в истории Турции, начиная с эпохи Сулеймана Великолепного. В 1990-е гг. среди турецких экономистов велись дискуссии о возможности создания искусственного водного пути в Черном море в связи с проблемой перенаселенности Стамбула.

Более реальные очертания идея строительства канала параллельно проливу Босфор возникла в период премьерства Р.Т.Эрдогана. Еще в 2001 г. в период пребывания на посту мэра Стамбула Эрдоган вновь поднял идею о строительстве искусственного пути в Мраморное море. В 2011 г. премьер-министр Р.Т.Эрдоган официально объявил о строительстве канала. Попытки реализации проекта прошли несколько стадий. Несмотря на трудности и мощную общественную критику, связанную, прежде всего, с экологическими последствиями проекта, в декабре 2015 г. было осуществлено технико-экономическое обоснование (ТЭО) проекта Стамбульского канала. Проект включает строительство 6 (по другим данным 5) мостов и двух городов с жильем на полмиллиона человек. Два из пяти мостов предназначены для железнодорожного сообщения. В 2017 г. министр транспорта, морских дел и коммуникаций Турции А.Арслан заявил, что первой очередью проекта станет постройка мостов, призванных, разрядить транспортную нагрузку в Стамбуле.

Официальная цель Стамбульского канала состоит в том, чтобы сократить морские перевозки через Босфор и минимизировать риски и опасности, связанные, в частности, с нефтеналивными танкерами. Около 56 000 судов ежегодно проходят через Стамбульский пролив, в том числе 10 000 танкеров, перевозящих 145 млн. тонн сырой нефти. Транспортное давление на Босфор и Дарданеллы растет, что приводит к рискам для безопасности морской навигации во время прохода через проливы. Перегруженность проливов является главным обоснованием строительства канала и имеет давнюю историю. В 1952-1992 гг. в районе Мраморного моря произошло 444 аварии.

По мнению проектировщиков, даже более скромные размеры канала позволяют пропускать через него крупнотоннажные суда и подводные лодки. По территории Турции проходят два крупных международных трубопровода: Киркук-Джейхан и Баку–Тбилиси–Джейхан. Их совместная способность транспортировки нефти почти в 2 раза меньше, чем у танкеров, проходящих через Черноморские проливы. По оценкам специалистов, канал «Стамбул» может удвоить количество нефтеналивных танкеров. Маршрут самого канала менялся уже несколько раз. На сегодняшний день он планируется много западнее первоначального направления. Основная причина для спекуляций – стоимость проекта.

Точную стоимость строительства канала власти Турции пока не называют. Самоокупаемость Стамбульского канала также под большим вопросом. Ряд турецких политологов полагают, что целесообразнее было бы использовать ресурсы, предназначенные для строительства Стамбульского канала, для развития депрессивных регионов Турции.

Потенциальное экологическое воздействие проекта является сейчас наименее обсуждаемым вопросом в турецких средствах массовой информации. Несмотря на это, со стороны экспертного сообщества Турции все время звучат предупреждения о хрупком балансе водных потоков между Средиземным, Эгейским и Черном морями и возможных разрушительных последствиях для экологии Черноморского региона в случае постройки

канала. Отмечается, что нарушение водного баланса может повлечь за собой ухудшение качества воды, изменение миграционных рыбных потоков, а также высыхание самого Черного моря. Как представляется, конфликт между правительством и представителями экологической науки далек от завершения, несмотря на утверждение Арслана о тесной координации властей с экологическим сообществом Турции. Таким образом, на сегодняшний день Стамбульский канал как будто вышел из стадии «проектного долгостроя». Однако из-за непроработанности экономических, международных и экологических аспектов перспектива постройка канала по-прежнему представляется сомнительной.

В отличие от Стамбульского канала, строительство третьего аэропорта Стамбула (или Нового аэропорта Стамбула) более обоснованно с практической точки зрения. Существующий аэропорт Ататюрка – главный аэропорт Стамбула, скован пределами города и не способен справиться с возрастающим потоком пассажиров. Кроме того, растет проблема перегруженности воздушного движения. В качестве инвесторов и подрядчиков проекта выступают турецкие банки и компании. После окончания строительства аэропорт будет «подключен» к построенному в 2016 г. третьему мосту через Босфор (мост султана Селима Явуза).

Более «спокойными» в экологическом плане (и менее ангажированными в политическом отношении) являются проекты железнодорожных подводных туннелей «Мармара» и автомобильного подводного туннеля «Евразия». Туннель «Мармара» был открыт в октябре 2013 г., став первым подводным проходом под Босфором между Европой и Азией. Благодаря этому система пригородных поездов оказалась связанной с сетью метро Стамбула. Продолжением «Мармары» стал подводный автомобильный туннель «Евразия». Он был открыт 20 декабря 2016 г. Туннель «Евразия» должен облегчить сообщение между строящимся третьим аэропортом и аэропортом Гёкчен на азиатском берегу Стамбула. До недавнего времени проект «Евразия» был приостановлен из-за угрозы высокого давления воды на проектируемые конструкции (туннель расположен на глубине 106 м). Постройку туннеля турецкое руководство считает наиболее удачным своим проектом. Проект был реализован по схеме «принцип «одного окна». Клиенту обеспечивались прозрачные условия договора, подрядчик нес полную ответственность за проект. Таким образом, турецкие власти попытались отойти от сомнительных схем частно-государственного партнерства. Многие в Турции полагают, что туннель «Евразия» является последним проектом по преобразованию инфраструктуры страны.

На сегодняшний день в пакете турецкого руководства более 30 мегапроектов: Трансанатолийский (TANAP) и Турецкий «потоки», Стамбульский финансовый центр, три атомные электростанции (в том числе атомная станция Аккую в провинции Мерсин) и проч. Многие проекты – мосты через Босфор и залив Измит, Северное шоссе Мраморного моря, TANAP уже реализованы, третий аэропорт Стамбула, атомная электростанция в Аккую и «Турецкий поток» находится в стадии строительства. При этом только на строительство третьего аэропорта Стамбула, постройку моста Селима Явуза, туннеля «Мармара» и разработку проекта Стамбульского канала потребовалось привлечь до 2/3 от общего объема инвестиций.

Энергетические проекты имеют целью диверсифицировать источники энергии, уменьшить зависимость страны от сырьевого импорта, усилить роль Турции в качестве международного энергетического центра. Тем не менее, многие в Турции (в том числе и сторонники ПСР) сопротивляются подобным проектам, имеющих, по их мнению, разрушительные экологические последствия.

Уже отмечалось, что в своей политике Реджеп Эрдоган стремится использовать мегапроекты для того, чтобы стать самым значительным лидером Турции после Мустафы Кемаля Ататюрка, а быть может, – и превзойти последнего в плане преобразования внешнего облика страны. Действительно, проекты являются составной частью стратегии, представляющей собой набор целей, которые должны быть реализованы к 100-летнему юбилею Турецкой Республики, продемонстрировав результаты экономического рывка, предпринятого страной за последнее десятилетие.

В заключении следует отметить, что инфраструктурные мегапроекты турецкого руководства последовательно реализуются. По этой причине не следует сбрасывать со счетов проект Стамбульского канала. В то же время нельзя не заметить и другую тенденцию. Чрезмерное увлечение мегапроектами приводит к тому, что имиджевые проекты нередко превалирует над менее эффектными, но более необходимыми мероприятиями. Таким образом, несмотря на стремление руководства ПСР путем технической модернизации поставить Турцию в ряд наиболее развитых стран мира, использование инфраструктурных мегапроектов в качестве «локомотивов» турецкой экономики может решить локальные задачи экономического развития Турции, не создав

предпосылок для устойчивого экономического роста в целом.

Тем самым «Стратегия-2023», является составной частью политической трансформации Турецкой Республики. При этом среди новых мероприятий турецкого руководства все больше превалируют технически оправданные проекты, хотя старые проекты по-прежнему остаются в повестке дня. В то же время экологические угрозы, отсутствие прозрачности многих инфраструктурных планов и строительная «мегаломания» может в перспективе создать значительные риски для экономической политики Партии справедливости и развития.

Часть II. Внешняя политика Турции.

К основным трендам позиционирования Турции на мировой арене следует отнести:

– повышение активности Анкары на мировой арене

– форсированное развитие отношений со странами различных регионов

– борьбу за региональное лидерство на Ближнем Востоке

2.1. Концептуальные основы внешнеполитической стратегии Турции

Руководство ПСР в свое время провозгласило претенциозную цель – превращения Турции в одну из ведущих мировых держав. В целом идею укрепления международных позиций страны разделяют и оппозиционные партии. Однако они предпочитают другие пути достижения этой цели. Народно-республиканская партия не поддерживает исламский вектор внешний политики ПСР, недовольна конфликтами с западными союзниками и слишком резкими шагами Р.Т.Эрдогана на Ближнем Востоке. Турецкие националисты традиционно делают акцент на развитии связей с тюркскими народами и занимают жесткую позицию в отношении территориальных и пограничных споров с соседними государствами.

В Ираке Турция опирается на часть иракских суннитов и туркоманов (иракских туркменов), традиционно оказывает покровительство опальным иракским политикам-суннитам. Ресурсом влияния Анкары в Ираке служит присутствие там турецкого воинского контингента, ведущего борьбу с РПК. Ослабляет позиции Турции необходимость балансировать между отношениями с центральным правительством и Иракским Курдистаном.

Позиция Турции в отношении Иракского Курдистана – это стремление наладить двустороннее сотрудничество, вовсе небезуспешное, потому что Турция является доминирующей силой во внешнеэкономических отношениях этого региона. Иракский Курдистан всерьез и надолго становится субъектом политики в регионе. Позиция Турции по отношению к Сирийскому Курдистану – это попытка его ликвидации, что, скорее всего, не имеет перспектив. В идеале Турция хотела бы видеть в Дамаске лояльный себе режим, а саму Сирию – в качестве зоны своего исключительного влияния.

Попытки Турции играть на противоречиях по курдскому вопросу в Ираке и Сирии мало успешны. На данном этапе Иран является единственной региональной силой, которая изнутри может воздействовать на курдский фактор.

После начала гражданской войны в Сирии Турция и Королевство Саудовская Аравия (КСА) поддерживают там разные вооруженные оппозиционные группировки «умеренно» исламистского либо салафитского толка (Ахрар аш-Шам и Нусра, соответственно), которые периодически вступали в столкновения друг с другом.

Эр-Рияд возмущен тем, что Анкара вторгается в его традиционную сферу влияния – Аравийский полуостров и соседние регионы. Так, Турция в 2017 г. поддержала Катар (помогла смягчить последствия его блокады), создала военные базы в Катаре и Сомали, ведется строительство военно-морской базы в Судане (на побережье Красного моря).

Одним из поводов для недовольства КСА является также сотрудничество Турции с Ираном. Региональные наблюдатели отмечают, что КСА разыгрывает курдскую карту против Ирана и Турции. Эр-Рияд де-факто поддерживает стремление курдов (суннитов) к независимости, поскольку появление курдского государства в Ираке или в Сирии позволит расколоть так называемый «шиитский полумесяц».

Прочной экономической базы для развития двусторонних отношений между Анкарой и Эр-Риядом нет. В 2015-2017 гг. КСА активно пыталось наладить сотрудничество с Турцией, но этому мешает большое количество политических противоречий. В настоящее время страны следует рассматривать как соперников. Впрочем, со стороны Эр-Рияда прослеживается стремление избежать дальнейшего ухудшения отношений.

Сближению Турции и Катара способствовала ставка руководства обеих стран на умеренных исламистов на Ближнем Востоке. Обе страны демонстрируют наличие региональных амбиций, тем самым они бросают вызов традиционному лидеру суннитского мира – КСА. В настоящее время отношения Катара и Турции носят характер стратегического партнерства.

Турция является гарантом безопасности для Катара. В июне 2017 г. турецкий парламент одобрил размещение в Катаре военной базы. От Турции зависит продовольственная безопасность эмирата. Это проявилось после того, как в 2017 г. соседние страны установили блокаду Катара. Катар является вторым по значению иностранным инвестором (свыше $20 млрд.).

Стремление Анкары распространить свое влияние в арабском мире – активная позиция в сирийском кризисе, формирование влиятельного по своим военным и финансовым возможностям суннитского блока с Катаром – привело к противостоянию между Турцией и квартетом (КСА, ОАЭ, Египет, Бахрейн), которое, впрочем, не имеет перспектив перерастания в прямой военный конфликт.

2.2. Взаимоотношений Турции с государствами исламского мира

Сегодня на лидерство в исламском мире могут претендовать такие государства как Турция, Саудовская Аравия, Иран, Пакистан. Турция является светским государством, однако ислам является первой по значению религией в Турции. После прихода к власти в Турции ПСР, внешняя политика Турецкой Республики стала смещаться в сторону более глубокого взаимодействия со странами исламского мира.

Следует отметить некую неоднородность и противоречивость исламского мира, поскольку исламские государства различны по экономическому развитию, политическим системам и

даже по внешнеполитическим приоритетам. Между исламскими странами существуют глубочайшие различия в политических системах, в политической культуре, в значимости роли религии в обществе, в правовых нормах и институтах.

Говоря о реальных и потенциальных возможностях Турции оказывать существенное влияние на расстановку сил в исламском мире, следует отметить несколько аспектов. Прежде всего, внутриполитическую ситуацию в стране, характеризующуюся двумя противоречащими тенденциями: дальнейшими шагами по построению светского государства и растущей ролью ислама, особенно в социальной и экономической сфере.

Одна из отличительных черт внешней политики Турции в 2000-е гг. – повышенная активность на Ближнем и Среднем Востоке. Новая региональная стратегия Турции, известная в дальнейшем как внешнеполитическая концепция «ноль проблем с соседями», получила свое обоснование в работе турецкого государственного и политического деятеля А.Давутоглу «Стратегическая глубина. Международное положение Турции», в которой он утверждал, что именно гибкая и эффективная внешняя политика на Ближнем Востоке, даст возможность Турции совершать стратегические шаги на глобальном уровне, в том числе стать важным актором международных отношений в Средиземноморье, на Кавказе и в районе Персидского залива.

Пытаясь сблизиться с исламским миром, Турция сознательно пошла на ухудшение отношений с Израилем, заняв явную пропалестинскую позицию в арабо-израильском конфликте. Нельзя не согласиться с мнением многих экспертов, что Турция затеяла эту политическую игру, чтобы таким образом получить полноправное членство в «клубе» ближневосточных миротворцев. Трансформации в арабском мире, вызванные событиями

«арабской весны» дали Турции шанс укрепить свое региональное влияние и стать моделью демократии для новых правительств в арабских странах. Серьезным вызовом для ближневосточной политики Турции стали события в Сирии.

Активность Турции на Западном берегу реки Иордан и в Секторе Газы призвана решить ряд геополитических задач. Поток турецких инвестиций в Иерусалим пошатнул прежнее влияние Иорданского Хашимитского королевства – «хранителя мусульманских святых мест Иерусалима». При этом в соревновании между турками и иорданцами очевидны экономические мотивы. В соперничестве с Амманом в развитии религиозного туризма в Иерусалиме перевес уже на стороне Анкары. Для Аммана выгодно, чтобы турецкие туристы в Израиль, направляющиеся в основном в Иерусалим, путешествовали через Иорданию. Израильское руководство беспокоит рост влияния Турции в Восточном Иерусалиме, в то время как Иордания теряет свои позиции.

В Газе открыты постоянные представительства турецких неправительственных благотворительных организаций. Турки осуществляли поставки медикаментов и лечили раненых палестинцев, обеспечивали временным жильем те семьи, чьи дома были разрушены в ходе израильских военных операций. Турция приходит на помощь в вопросах компенсации убытков местным сельхозпроизводителям. Турция требовала для себя особого статуса в Секторе Газы и планировала начать строительство плавучего морского порта на его побережье. Анкара требовала от Тель-Авива эксклюзивного доступа турецких судов. От Израиля турки также добиваются согласия на размещение своего корабля недалеко от побережья Газы с мощной электростанцией.

Турции изначально было выгодно разделение палестинцев по анклавам, хотя на официальном уровне звучали заявления о заинтересованности в палестинском национальном примирении. Турция – неплохой посредник в сложившихся условиях – имеет отношения не только с двумя враждующими палестинскими группировками, но и с Израилем. Тем не менее имеется ряд «но». Одно из них заключается в том, что руководство ХАМАС хоть внешне и приветствовало посредничество Турции, но исламисты не доверяют М.Аббасу.

Турция была обречена на взаимодействие с Израилем в энергетической сфере; оно осуществлялось параллельно вовлеченности Турции во внутрипалестинский политический процесс, а в определенной степени обеспечивалось им. С кризисного 2010 года правительство Р.Т.Эрдогана лишь на некоторое время заморозило с Израилем государственные заказы для оборонной промышленности.

Но потом, когда общественное возмущение стихло, военно-техническое сотрудничество вновь начало входить в прежнее русло, а сотрудничество спецслужб и не прекращалось. Экономические отношения между двумя странами успешно развиваются. Турция распространяет свое влияние в Палестине и выгодно сотрудничает с Израилем. В качестве инструмента используется исламский фактор, включающий в себя не только религию, но историческое и культурное наследие, а также щедрое финансирование.

2.2.1. Отношения с Ираном

Отношения Ирана с Турцией исторически были сложными и противоречивыми. В настоящее время очевиден тренд их сближения, но обусловлен он не столько внутренними, сколько внешними факторами. Среди этих факторов есть как долговременные, так и кратковременные, и они изменяют баланс сил в борьбе за лидерство в регионе.

Одним из основных факторов, оказывающих сильное воздействие на позицию Ирана в отношении Турции, является сирийский кризис. Участие Ирана в этом кризисе носит и политический, и военный характер. С началом Астанинского процесса позиции Ирана и Турции сблизились, постоянными стали связи на самом высшем уровне.

Но для обеих стран главным остается совпадение взглядов по курдскому вопросу, т.к. сепаратистские тенденции в курдском движении одинаково опасны и для Турции, и для Ирана. Иран учитывает озабоченность Турции из-за поддержки Ираном шиитских движений и организаций в регионе. Упор делается на общеисламском единстве, появились работы о суфийском наследии, что может рассматриваться как сближающие обе страны шаги.

Иран в своих отношениях с Турцией не может не учитывать и национальный фактор — наличие в стране более 30% тюркоязычного населения, а также значительной доли курдов, которые активно проявили себя в оппозиционных выступлениях 2018 г. Но Турция старается не акцентировать внимание на проблеме пантюркизма. На отношение иранского руководства к Турции влияет позиция Турции в отношении антииранских санкций США. Несогласие Турции с санкционным нажимом США на Иран усилилось с наложением санкций в отношении самой Турции.

Такая позиция, помимо геополитического измерения, обусловлена экономическими интересами. Экономики стран являются взаимодополняющими. Хотя товарооборот между странами не превышает $10-11 млрд. (в период санкций был ниже), для Ирана Турция является весьма значимым покупателем энергоресурсов – нефти и газа. В 2017г. доля Турции в общем экспорте Ирана составила 11,1% (4-е место), главным образом за счет поставок в Турцию углеводородов. До мая 2018г. Турция за счет иранской нефти обеспечивала более 50% своих потребностей. Но после заявлений Трампа закупки начали снижаться. Нельзя исключать, что Турция и далее будет снижать закупки иранской нефти, но вряд ли прекратит их.

Тактическое объединение Ирана и Турции для противодействия региональной политике Запада вполне вероятно. Не исключено, что чрезмерный «произраильский крен» в ближневосточной политике новой американской администрации может стать для Турции стимулом к дальнейшему укреплению связей с Ираном. Вместе с тем Анкара и Тегеран по-разному видят будущее Ближнего Востока и свою миссию в регионе, и в этом кроется глубокое противоречие между ними, которое будет препятствовать формированию прочного турецко-иранского альянса.

2.2.2. Сотрудничество Турции и Пакистана

Сильные и слабые стороны обновленной внешнеэкономической стратегии Турции демонстрируют отношения Анкары с Исламабадом. Внешнеторговое сотрудничество Турции и Пакистана обоюдно важно для каждой из сторон. Сотрудничая с Пакистаном, Турция успешно реализует стратегию расширения и диверсификации экспорта. Экспортная стратегия играет существенную роль в экономическом развитии Турции.

Согласно 10-му Плану экономического развития страны на 2014-2018 гг. было намечено использование различных методов для повышения конкурентоспособности продукции, развития более высокотехнологичного производства, создания прочных предпосылок для обеспечения роста экспорта, обновления и усовершенствования имеющихся механизмов содействия экспорту, в частности, для представления своей продукции заграницей. Кроме того, Программой экономического развития на 2016 г. было предусмотрено снижение зависимости от импорта за счет роста собственного производства и увеличения экспорта высокотехнологичной продукции и снижения дефицита внешней торговли. В долгосрочной Программе экономического развития до 2023 г. также ставилась задача роста экспорта и реализации основных направлений экспортной стратеги.

Пакистан  всегда был для Турции дружественной страной. Турция демонстрирует, что она считает Пакистан своим союзником и партнером в регионе. Данная политика, направленная на сотрудничество с соседними странами и странами соседних регионов, подтверждает турецкую тактику сильного лидера в своем регионе. Турции выгодна поддержка Пакистана, своего стратегического партнера, и Пакистану также необходимо сотрудничество с Турцией – стабильной и более развитой страной – для укрепления позиций в регионе и преодоления изоляции. Особое значение придавалось в данном послании Турецко-Пакистанскому Совету экономического сотрудничества высшего уровня. Совет был образован еще в 2009 г. и включал в себя шесть рабочих групп для оказания помощи сотрудничеству в различных сферах, таких как энергетика, торговля, банковский сектор и финансы, образование, транспорт, культура и туризм.

В рамках деятельности Совета к 2015 г. было заключено 51 соглашение. В ноябре 2016 г. Президент Турции Р.Т.Эрдоган посетил с официальным визитом Исламабад. Благодаря открытию в Пакистане представительства Ассоциации всех промышленников и предпринимателей Турции в марте 2016 г., турецкие фирмы получили возможности сотрудничества и производства товаров в различных сферах, таких как строительство, энергетика, инфраструктура, производство автомобильной продукции, металлургия, производство продуктов питания, бумаги, косметики и других, что должно было увеличить в результате инвестиционный и торговый потенциал двух стран.

Однако подписание соглашения не проходило столь гладко. Так, турецкие производители текстильной продукции были обеспокоены последствиями, которые возможны после окончательного подписания договора. В феврале 2017 г. состоялось собрание Совета директоров производителей текстиля в Денизли при Торгово-Промышленной палате Турции, где вновь производители высказали свою обеспокоенность возможным увеличением объема китайских и бангладешских текстильных товаров, поступающих через Пакистан, на турецкий рынок в результате подписания соглашения, что вызовет сокращение турецкого экспорта, сокращение рабочих мест и закрытие многих текстильных фабрик.

Объем внешней торговли между Турцией и Пакистаном, возраставший и достигший максимального значения к 2011 г. в $1,1 млрд., начиная с 2012 г. начал сокращаться (2014 г. – $694,9 млн., 2015 г. –$600 млн.). Только в 2016 г. падение было приостановлено и отмечался незначительный рост до $610 млн. При этом имевший место дефицит внешней торговли Турции с Пакистаном в 2000-х гг., постепенно возрастал и достиг также максимума к 2011 г. – $659 млн. С 2012 г. внешнеторговый дефицит начал сокращаться, причем как за счет роста экспорта Турции, так и в результате сокращения турецкого импорта из Пакистана. В товарной структуре экспорта Турции в Пакистан лидирующее место по группам товаров в 2016 г. занимали летательные аппараты (вертолеты, самолеты), космические аппараты (включая спутники), средства для запуска космических аппаратов, суборбитальные аппараты.

Стоит отметить, что было подписано значительное количество соглашений между Турцией и Пакистаном о поставках военной техники и ее модернизации. Так, Турция, подписав с Пакистаном Соглашение об обороне в январе 2015 г., взяла на себя финансовое обеспечение строительства новой линии бронированных транспортных средств. Турция, в отличие от США, Франции и некоторых других членов НАТО, не желает уменьшать военное сотрудничество с Пакистаном, а даже наоборот, увеличивает. Данное соглашение позволит значительно нарастить производство в оборонной отрасли. Турция играет значительную роль в поставках военной техники, и в частности самолетов F-16 Пакистану. Согласно сообщению пакистанских военных специалистов, Пакистан за последние годы подписал множество военных соглашений. И основными партнерами являлись Россия, Китай и Турция.

Таким образом, Турция имеет соглашения с Пакистаном о поставках ему военной техники (танки, вертолеты, прицельные контейнеры) и ее модернизации. Пакистан рассматривает Турцию как источник получения современных американских и европейских технологий, которые Исламабад использует для развертывания собственного военного производства.

Оценивая экспортную стратегию, объемы экспорта и заключенные договора о поставках продукции, можно говорить об успехах диверсификации экспорта Турции на примере Пакистана, что является одной из основных задач турецкой модели развития. Пакистан, в свою очередь, импортируя турецкую продукцию средне- и высокотехнологичных отраслей, обеспечивает собственную экономику средствами производства для решения задач индустриализации страны, а покупая товары сельскохозяйственного производства – обеспечивает продовольствием быстрорастущее население. Турция, импортируя данную продукцию, удовлетворяет свои потребности в более дешевом сырье и имеет возможности дальнейшей переработки текстиля, кожи, ткани, пряжи и экспорта готовых товаров.

Итак, в последний период времени рост двусторонней торговли был обеспечен за счет роста турецкого экспорта, но при сокращения импорта из Пакистана. Стоит отметить, что отличительной особенностью данного партнерства является то, что Турция экспортирует не только продукцию среднетехнологичных отраслей, но и высокотехнологичную продукцию, в частности, военную технику, оборудование и другие товары с высокой добавленной стоимостью, что имеет большое значение для экономики страны, и говорит об успехах турецкой экспорториентированной стратегии.

2.2.3. Проблема Сирии и курдов во внешней политике Турции

20 января 2018 г. началась турецкая операция «Оливковая ветвь». Она была направлена против подконтрольных Рабочей партии Курдистана (РПК) вооруженных формирований в расположенном на северо-западе Сирии и населенном в основном курдами Африне. По сути, возможность нынешнего вооруженного вторжения на территорию Сирии была заложена еще в решениях созданного в 2011 г. в Турции «Сирийского национального конгресса», целью которого объявлялась поддержка сирийской оппозиции и отстранение Башара Асада от власти.

Операция имела далеко идущие как цели, так и их последствия. В целом эта операция лежит в фарватере ставших уже не единичными случаев военных действий Турции против курдских инсургентов из РПК и аффилированных с ними сил на территории сопредельных государств. С точки зрения собственно турецких национальных интересов операция имеет заявленной целью предотвращение создания на территории Сирии вдоль всей границы с Турцией неконтролируемого правительством в Дамаске политического образования, именуемого «Рожава» («Запад», «Западный Курдистан», или «Федерация Северной Сирии»).

По мнению ряда экспертов, эту операцию необходимо рассматривать еще и как попытку Анкары сыграть более значимую роль в определении политического будущего Сирии. Также одной из целей операции «Оливковая ветвь», возможно, является стремление не допустить формирование «курдского коридора» к Средиземному морю и строительство там альтернативного нефте-газопровода из Иракского Курдистана в обход территории Турции, что может находиться в интересах крупных нефтегазовых корпораций, активно участвующих в нефтедобыче в Иракском Курдистане и собственно Иракского Курдистана.

В Турции в среде политических элит и партий многие дистанцировались от решения Р.Т.Эрдогана начать операцию в Африне, которое принималось без одобрения Парламента в тот период, когда депутаты ушли на зимние каникулы.

Основное противоречие между РФ и Турцией по поводу сирийских курдов сейчас заключается в том, что руководство России, по-видимому, рассматривает силы курдской самообороны (YPG), в качестве не столько аффилированных с РПК, сколько в качестве одной из основных сил, способных поддержать Асада в обеспечении территориальной целостности Сирии. Однако в стане самих сирийских сторонников Оджалана по этому вопросу пока нет единства.

Следуя логике и риторике правящих в Турции политических элит, нынешней целью военной операции Турции на территории Сирии является уже не Асад, а курдские силы самообороны, которые Анкара упорно называет террористическими.

В условиях военной экспансии Турции на территорию северной Сирии союзники США по коалиции поддерживают идею трансформации партии «Демократический союз» с целью дать возможность этой политической силе дистанцироваться от этнического партикуляризма, раздражающего Анкару, создав на севере Сирии такую политическую силу, целью которой будет объединение разношерстного в этническом и конфессиональном отношении населения на принципах все того же демократического конфедерализма. Такая трансформация вполне бы устроила и союзников по коалиции, и Россию, однако, скорее всего, вновь вызовет резкое неприятие Турции.

Уже в 2014 г. становилось очевидным (и в первую очередь, для Турции), что противостояние курдского ополчения в Кобани с боевиками ИГИЛ играет на руку дальнейшей суверенизации сирийских курдов. Однако в период активной фазы борьбы с ИГИЛ официальная Анкара стремилась дистанцироваться от конфликта на севере Сирии и Ирака, несмотря на усиленные требования Ирана вмешаться.

Сложившаяся в 2015-2019 гг. на севере Сирии кантонная коммунальная система реализует мобилизацию жителей на «низовом» уровне с помощью Движения за демократическое сообщество. В Анкаре не понимают, зачем Штатам продолжать вооружать сирийских курдов, если борьба с ИГИЛ как никогда уже близка к завершению. Очевидно также, что курдские силы самообороны (YPG) – оружие обоюдоострое, и может быть направлено как против сил дамасского режима, так и против северного соседа.

Важным аспектом здесь является восприятие в Турции Партии «Демократический союз» как «естественного продолжения» РПК на территории Сирии. По мнению руководства Турции, целью РПК и ПДС является создание государства Курдистан, в том

числе и на турецкой территории, а установившийся в процессе борьбы с ИГИЛ перевес сил в пользу YPG и полный контроль лояльных РПК сил над практически всей турецкой границей является прямой угрозой национальной безопасности страны.

На оккупированной Турцией территории Африна Анкара приступила к созданию контролируемой администрации. С этой целью в середине марта 2018 г. в Газиантепе состоялся так называемый «Конгресс освобождения Африна», на котором было принято решение о формировании милиции Африна в количестве 450 человек. Из Турции также назначены вали и каймакам этого региона. Также оккупационная администрация приступила к формированию местного меджлиса.

К моменту, когда 4 апреля 2018 г. в Стамбуле состоялась встреча президентов Турции, России и Ирана по Сирии, Турция де-факто контролировала Африн и Джераблус на Севере Сирии, а также имела опосредованное влияние на «анклав непримиримой оппозиции» в Идлибе, где были размещены турецкие наблюдательные пункты на линии соприкосновения с силами сирийской армии.

Большинство курдских партий настаивают на децентрализации управления в курдских регионах, что, несмотря на имеющиеся разногласия, лежит в целом в рамках парадигмы системы «демократического конфедерализма», предлагаемой рядом политических партий Рожавы для Сирии. При этом национальная доктрина строится на постепенном отходе от принципов собственно национального государства; в этом проекте продолжает акцентироваться многокультурный, плюралистический характер данного политического образования, которое, являясь образцом прямой народной демократии, максимально дистанцируется от любых концепций нации-государства как одной из наиболее распространенных форм суверенизации народов в прошлом.

Эту модель идеологи Рожавы хотели бы распространить на всю Сирию. В этой связи прослеживаются определенные аналогии с организацией устройства Швейцарской Конфедерации. По сути, подобный вид национализма является результатом соперничества элит на определенной территории, разделенной различными этно-культурными и политическими символами, определенным способом манифестаций своих требований.

Курдские повстанческие силы надеются на смену политической комбинации в Турции. Как отмечалось выше, присутствие элементов РПК в северных районах Сирии было предлогом для операций Турции при поддержке лояльной ей оппозиции. В Анкаре, как и в западных столицах, считают курдское повстанческое движение террористическим. Вопрос о восстановлении в правах народов на северо-востоке Сирии не кажется таким однозначным. Арабские суннитские племена выражают протест против засилья курдов в местных советах, считая себя ущемленными в правах. Народное возмущение замедляет запланированный уход военных советников США с северо-востока Сирии. На этом фоне активные попытки по стабилизации ситуации в этих районах начала предпринимать Саудовская Аравия, которая не только финансирует восстановление инфраструктуры, но и занимается посредничеством между курдами и арабами-суннитами.

Три столпа Астанинского процесса – Россия, Турция и Иран – фактически находятся по разные стороны в вопросе поддержки турецкой интервенции в Африне. Таким образом, в ближайшей перспективе проблема сирийского урегулирования выглядит не как решение глобальной проблемы всеобщего перемирия, а как заключение локальных перемирий.

2.3. Баланс в отношениях с Израилем

В отношениях Турции с Израилем сохраняется неопределенность. Некоторое время назад Турция была для Израиля идеальной моделью исламского государства, с которым можно поддерживать прекрасные отношения. Роль Турции уходит на второй план, особенно в свете той сильной антиизраильской риторики, которую Турция должна неизбежно предъявлять исламскому миру на фоне признания Соединенными Штатами Иерусалима как единой столицы Израиля и других конфликтных вопросов.

Для Израиля сегодня, судя по всему, важно продвигаться к созданию широкой курдской автономии, и Турция не может этого не учитывать. Израиль не возражает против присутствия Турции на севере Сирии, видя в этом сдерживанию Ирана.

У Израиля есть в отношениях с Турцией озабоченности и ограничители, связанные с его отношениями с другими суннитскими государствами, в частности, с Египтом. Очень велика роль Турции в катарском кризисе и в фактической нейтрализации экономической блокады Катара государствами Персидского залива. Здесь, возможно, совпадают интересы Израиля и Турции в том, чтобы в одном случае тайно, в другом явно, поддерживать Катар и обеспечивать его благосклонное отношение к Израилю.

Израилю не нравится сближение между Турцией и Палестинской автономией. Уменьшение роли Турции во внешнеполитической стратегии Израиля, возможно, произошло и потому, что Израиль развивает стратегию «новой периферии», больше нацеленной именно на арабский мир. Но, все же, весьма вероятен возврат на определенном этапе к союзу с Турцией, которая остается ключевым игроком в суннитском мире.

2.4. Отношения Анкары с Западом

Попытки Турции осуществлять автономные шаги и ставить национальные интересы выше блоковой солидарности уже привели к конфликтам Анкары с традиционными союзниками (США, ЕС, НАТО).

Конфликт вокруг российских систем ПВО – лишь один из многих пунктов, по которым интересы Вашингтона и Анкары расходятся. И среди этих пунктов есть те, где уступка Анкары будет означать угрозу безопасности Турции (например, курдский вопрос), или же личной власти Р.Т.Эрдогана. Ни Вашингтону, ни Брюсселю не нужен во главе Турецкой Республики такой самостоятельный и амбициозный лидер, как Реджеп Эрдоган. Поэтому они в любом случае будут работать против турецкого президента на внутриполитической арене. И в этом плане любая уступка Вашингтону в обмен на снятие санкций (как, например, освобождение американского пастора в 2018 г.) повлечет за собой не примирение, а требование новых уступок, в более важной сфере.

Жесткая позиция Р.Т.Эрдогана по С-400 продиктована стратегической линией на независимость турецкой армии от капризов американцев. В свое время Турция хотела купить у США ЗРК Патриот и участвовать в его производстве. Но Пентагон болезненно относится к передаче передовых технологий даже своим союзникам, и сделка не состоялась. Кроме того, на Р.Т.Эрдогана произвела неблагоприятное впечатление реакция американцев на мятеж 2016 г.: президент Турции полагает, что США помогали заговорщикам. Еще более напряженными отношения Турции и США стали из-за сирийских курдов. Вашингтон их вооружил, а Анкара считает курдские вооруженные силы террористами. После сокращения американской военной группировки в Сирии турецкие военные собирались взять курдские территории под свой контроль, но Вашингтон пригрозил военным ударом по турецким силам в Сирии. Тем не менее, Анкара оставляет Америке путь к стабилизации отношений и отказу от конфронтации.

2.4.1. Турецко-американские отношения – хуже некуда?

Отношения между Турцией и США, которые всегда развивались по сложной траектории, в последние годы переживают непростой период, отмеченный особенно острыми разногласиями сторон. Важнейшие противоречия двух стран лежат в сфере внешней политики, прежде всего, на Ближнем Востоке. Одновременно с этим катализатором напряженности служит под ход Вашингтона к внутриполитическим процессам в Турецкой Республике. На этом фоне новым фактором развития турецко-американских отношений стал приход к власти в США в начале 2017 г. президента Д.Трампа.

По мнению аналитиков Института Брукингса К.Киришчи и А.Туйгана, основной причиной неопределенности в турецко-американских отношениях при Трампе является не новая американская администрация, а непредсказуемость внешней политики Турции, которая создает вызовы для отношений между Турцией  и США. К их числу относится восстановление российско-турецкого сотрудничества, которое происходит на фоне сохраняющихся разногласий двух стран по Сирии. Напряженные отношения Турции с Ираком, волнообразное сближение с Саудовской Аравией и Катаром, противоречия с Ираном по сирийскому кризису дополняют сложный пейзаж турецкой внешней политики на Ближнем Востоке.

Эксперты Вашингтонского института ближневосточной политики полагали, что Белому дому необходима новая политика в отношении Турции, поскольку конфликты с Анкарой несут в себе огромные риски для США на различных направлениях, начиная от американской стратегии борьбы с ИГИЛ и заканчивая подрывом способности НАТО сдерживать поток мигрантов в Европу, ослабляющий союзников Вашингтон.

По мнению аналитиков Вашингтонского института, в обмен на большее внимание к озабоченностям Анкары Вашингтон может попросить от Турции:

– повышения участия в борьбе с ИГИЛ;

– возвращения к мирным переговорам с РПК;

– большей гибкости в подходах к Кипру и к отношениям с Израилем;

– более тесной кооперации с Вашингтоном в вопросах сдерживания России;

– акцента на демократических ценностях, верховенстве закона и внутриполитических свободах.

В свою очередь эксперты турецкого аналитического центра СЕТА обращали внимание на слабые моменты двустороннего взаимодействия между Турцией и США. Они отмечали, что турецко-американский диалог ограничен контактами лидеров и визитами на высшем и высоком уровнях. Отсутствие механизмов регулярного диалога приводит к тому, что в отношениях используется принцип «кризисного управления». Существующий формат подходит для решения конкретных проблем, но не отвечает задачам выстраивания стратегического диалога.

Со стороны официальной Анкары прослеживалось стремление возложить ответственность за недопонимание между двумя странами на уходящую команду Б.Обамы. Еще одним вопросом, который Чавушоглу поставил в упрек администрации Б.Обамы, была неготовность выдать Анкаре проживающего в США исламского деятеля Ф.Гюлена, которого турецкие власти обвиняют в попытке организации переворота в Турции. Очевидно, что два обозначенных вопроса – сирийские курды и Ф.Гюлен – служили для турецкого руководства своего рода индикаторами реальной готовности администрации Трампа к «перезагрузке отношений».

Новая администрация Белого Дома со своей стороны также планировала «обновить» отношения с Турцией. 30 марта 2017 г. госсекретарь США Р.Тиллерсон посетил Анкару с официальным визитом. На встрече с М.Чавушоглу Р.Тиллерсон выделил три долгосрочные цели американо-турецкого сотрудничества: совместная борьба с ИГИЛ, региональная стабилизация, расширение экономических связей двух стран. Госсекретарь США также обозначил свое видение общих задач Вашингтона и Анкары на Ближнем Востоке: сдерживание способностей Ирана дестабилизировать регион; поиск такого варианта урегулирования сирийского кризиса, который позволит вернуться домой беженцам; помощь иракцам в создании сильного, независимого и инклюзивного правительства в Багдаде. Одновременно с этим американцы по традиции подчеркивали ценность Турции в качестве союзника США по НАТО, выполняющего важные функции в

рамках альянса.

Обращает на себя внимание сохранение «разрыва» в подходах сторон к выстраиванию двусторонних отношений. Анкара ждала от новой американской администрации большего внимания к своим озабоченностям, в то время как Вашингтон

по-прежнему демонстрировал инструментальный подход к сотрудничеству с Турцией, в основе которого лежит стремление использовать «турецкий ресурс» для продвижения интересов США на Ближнем Востоке. В Анкаре с возмущением встретили решение Д.Трампа одобрить поставки тяжелого вооружения сирийским курдам, принятое 9 мая 2017 г. Среди турецких националистов вновь оживились дискуссии о планах США по расчленению Турции в рамках американского проекта «Большой Ближний Восток», который предполагает создание независимого Курдистана.

Ни один из трех вопросов, с которыми Эрдоган ехал в Вашингтон (военное сотрудничество США с сирийскими курдами, выдача Ф.Гюлена и освобождение арестованного в США турецкого бизнесмена иранского происхождения Р.Зарраба) не был

решен. В дальнейшем в отношениях между Турцией и США усилилась напряженность, источниками которой оставались американские военные поставки сирийским курдам и недоверие Турции к целям политики США в отношении курдов. Очередным витком напряженности в турецко-американских отношениях в конце октября 2017 г. стало взятие Ракки при поддержке США отрядами т. н. Сил демократической Сирии (СДС), ведущую роль в которых играют курдские формирования.

В итоге в 2018 г. Турция и США вступили с грузом неурегулированных противоречий, при этом к разногласиям Анкарой, доставшимся Трампу в наследие от администрации Б.Обамы, добавились новые трения:

– несмотря на активные переговоры, Турция и США по-прежнему не могут найти общий язык по вопросу сирийских курдов;

– нерешенным остается проблема Ф.Гюлена и ответные претензии США по поводу содержания под стражей протестансткого пастора Э.Брансона, гражданина США, арестованного в Измире в октябре 2016 г. в связи с расследованием попытки госпереворота в Турции;

– раздражение американской администрации вызывает укрепление турецко-российского сотрудничества, в том числе покупка Турцией ракетных комплексов С-400, а также развитие турецко-иранских отношений;

– Турция и США занимают противоположные позиции относительно статуса Иерусалима, о намерении признать который столицей Израиля заявил Д.Трамп;

– напряженность между Анкарой и Вашингтоном вызывает судебный процесс в отношении заместителя директора турецкого Халкбанка Х.Атиллы, арестованного в США по обвинению в причастности к осуществлявшимся Турцией закупкам иранской нефти в обход американских санкций;

– в октябре 2017 г. между Турцией и США разгорелся визовый конфликт после  того, как сотрудник американского Генконсульства в Стамбуле – не имеющий дипломатического статуса гражданин Турции М.Топуз был арестован по обвинению в связях с Ф. Гюленом.

Интересно, что на фоне сирийских событий в общественном мнении Турции наблюдалось ухудшение имиджа США на фоне роста позитивного отношения к России.

Отношения с США в период президентства Д.Трампа стабильно сохраняют обостренный характер и тенденции к ухудшению. Несмотря на длительный характер союзных связей в рамках НАТО, в США усилились опасения за сохранность их в таком статусе. Высокий уровень напряженности между США и Турцией приобрел стратегически-системный характер, чему способствуют процессы на уровне двусторонних отношений, а также во многом противоречащие друг другу интересы обеих стран на Ближнем Востоке.

В группе политических процессов и факторов нужно отметить следующие.

Негативное воздействие на уровне двусторонних отношений продолжает оказывать пребывание Ф.Гюлена на территории США. После попытки военного переворота середины 2016 года трансформация турецкой политической системы, включающая высокую централизацию власти в руках президента, сопровождается широким подавлением оппозиционных Р.Т.Эрдогану сил, среди которых главным антагонистом является Ф.Гюлен и его структуры.

Внутриполитические тенденции в Турции стали служить поводом для усиления давления со стороны Вашингтона. На уровне экспертного сообщества США все чаще стали упоминаться проблемы с верховенством закона и соблюдением прав человека, подавлением оппозиции, особенно курдов, подчеркиваются проблемы с коррупцией. Это уже послужило поводом для введения точечных санкций в августе 2018 г.

Стратегические интересы США и Турции зачастую входят в противоречия из-за стремления Анкары диверсифицировать свое сотрудничество с большей ориентацией на

регион (в частности, в рамках пантюркизма с элементами исламизма). Позиции стран зачастую не находят совпадения по широкому кругу вопросов в отношениях с Россией, Ираном, Катаром, курдами, со странами ЕС, в рамках арабо-израильского конфликта.

Наибольшую обеспокоенность в США вызывают вопросы военно-политического характера. Главным среди них на текущий момент является закупка Анкарой у Москвы зенитно-ракетных систем С-400 «Триумф». Другой значимой точкой напряжения является военное сотрудничество США с курдскими вооруженными формированиями на севере Сирии, которых Турция считает террористами.

США пытаются разубедить Турцию в необходимости покупать российские комплексы С-400. Это стало темой визита двух высокопоставленных американских дипломатов – замгоссекретаря Мэтью Палмера и спецпредставителя по Сирии Джеймса Джеффри – в Анкару в марте т.г. Среди вопросов, которые подняла американская сторона на переговорах с турецкими чиновниками, – не только С-400, но и сирийский кризис. В настоящее время руководство республики обеспокоено судьбой провинции Идлиб, подконтрольной умеренной сирийской оппозиции. Она входит в сферу влияния Анкары.

В апреле 2019 г. кризис по поводу закупки Анкарой российской системы ПРО С-400 вошел в критическую фазу. США угрожают Р.Т.Эрдогану санкциями за покупку российских систем С-400. В частности, Анкару лишили контракта на поставку самолетов F-35, в разработке которых Турция принимала участие. Американцы объясняют это вопросами безопасности – они не хотят, чтобы российская система С-400 была интегрирована в единую систему безопасности с F-35, чтобы специалисты из России не узнали уязвимые места этого самолета. Вашингтон готов соблюдать контракт лишь при условии отказа Анкары от покупки российской системы.

Турция – «партнер третьего уровня» в международной программе строительства самолета F-35, распределенной между США и 8 разными странами – союзницами Вашингтона. Третий уровень означает, что Анкара не имеет доступа к большинству технологий и занимается сборкой относительно несложных компонентов. В этот процесс в стране вовлечены восемь компаний, производящих для самолета элементы фюзеляжа, шасси, часть электроники и лопасти для двигателя. Вывод из Турции производства частей самолета и введение против нее санкций может обойтись турецкой экономике в $10 млрд. Пентагон полагает, что на территории страны НАТО не должно быть систем вооружений производства РФ и утверждает: С-400 смогут «шпионить» за F-35 и передавать информацию о новейшем самолете пятого поколения российским военным.

В результате Р.Т.Эрдоган оказался перед выбором. И речь не о выборе между российской С-400 и американскими F-35 – на кону куда большие ставки. Если Турция отказывается от российских систем, то она публично капитулирует перед прямым американским шантажом. Репутация Р.Т.Эрдогана будет подорвана – и не только среди внешних партнеров, но и среди собственного электората. Если же Турция сохраняет контракт, то она не просто теряет доступ к F-35 – проекту, куда страна уже инвестировала $1,25 млрд. она бросает вызов Америке. Американо-турецкий конфликт будет продолжаться, углубляться и наносить серьезный урон турецкой экономике. Не только посредством прямых американских санкций, но и из-за нестабильности на турецком рынке.

Анкара не может себе сейчас позволить обострения отношений с США, и именно по экономическим причинам. В стране не просто бушует экономический кризис – последствия этого кризиса Эрдоган уже ощутил на своих политических перспективах. На прошедших в Турции муниципальных выборах его ПСР заняла первое место, однако проиграла почти во всех крупных городах страны. Р.Т.Эрдоган понимает, что американцы не остановятся лишь на С-400, и будут требовать от Р.Т.Эрдогана отказа от суверенитета. Суверенитета, без которого его власть становится бессмысленной.

Существенное беспокойство в США вызывает ряд торгово-экономических вопросов. Среди них первостепенное значение имеет политика Турции в контексте антииранского санкционного режима. У США имеется достаточно оснований для того, чтобы распространить его действие на турецкую экономику. Сегодня речь идет уже о введении экономических санкций против Турции в соответствии с законом «О противодействии противникам Америки через санкции».

Фактически, в 2018 г. режим санкций уже применялся Вашингтоном против турецкой экономики. В результате задержания американского пастора Э.Брансона по обвинению в шпионаже и связях с террористическими движениями курдов и гюленистов турецкими властями США удвоили таможенную пошлину на импортируемую турецкую сталь (до 50%) и алюминий (до 20%). В тот же день курс турецкой лиры рухнул по отношению к доллару на 18%, инфляция пошла в разгон. Центробанку Турции пришлось повышать базовую ставку — с 7% в 2017 г. до 24% в 2018 г. Страна получила набор мощнейших дисбалансов. Вследствие высокой инфляции ставки турецких банков по кредитам в национальной валюте в среднем превышали 10%, поэтому бизнес предпочитал брать дешевые внешние займы в иностранной валюте. Так, по состоянию на 2018 год турецкие банки и предприятия задолжали внешним кредиторам более $200 млрд.

Одна из ключевых отраслей страны — металлургия — понесла из-за роста пошлин прямые потери. Экспорт стали в США упал на 38%. Правительство Турции предприняло ответные шаги: страна повысила импортные пошлины на ряд американских товаров, в частности удвоила ставки на табак (до 60%), автомобили (до 120%) и алкоголь (до 140%). Но структурные слабости турецкой экономики оказались мощнее политических амбиций. В результате повышения базовой ставки ФРС США произошел резкий отток капитала с развивающихся рынков. Многие инвесторы решили распродать менее надежные турецкие активы, поскольку им стало снова выгодно вкладываться в более надежные активы в долларах.

2.4.2. Фактор НАТО

Высокий уровень напряженности между США и Турцией связан также с расхождением подходов двух стран к НАТО. Турция всегда отличалась от большинства стран-членов НАТО способностью совершать относительно независимые от альянса шаги на региональном уровне. На современном этапе потенциал разногласий между Анкарой и альянсом увеличился в связи с ростом угроз безопасности на Ближнем Востоке. Вместе с тем у Турции по-прежнему много общих с альянсом интересов и стратегий.

В целом Турция, обладающая вторыми по численности вооруженными силами среди стран-участниц НАТО (386 тыс. чел. в 2018 г.), поддерживает процесс наращивания (особенно в количественном плане) возможностей НАТО, начавшийся с 2014-2015 гг. Р.Т.Эрдоган поддержал на Брюссельском саммите НАТО (10-11 июля 2018 г.) реализацию инициативы НАТО по созданию дополнительных тактических сил под командованием Альянса – 30 батальонов (эквиваленты 8 бригадам), 30 тактических авиаэскадрилий и 30 кораблей с готовностью 30 суток. Турция активно предоставляет НАТО свои надводные военные корабли (и базы для захода) в акваториях Средиземного, Мраморного и Черного морей.

Страны-участницы НАТО демонстрируют обеспокоенность развитием военно-технического сотрудничества Турции с Китаем и Россией. Кроме того, негативную реакцию Запада вызывает факт достаточного динамичного сотрудничества Турции с Россией и Ираном по урегулированию «сирийской проблемы».

Одновременно растет круг стратегических вопросов, по которым усиливается разброс позиций официальной Анкары и Белого дома и в то же время растет число точек соприкосновения с континентальными европейскими державами НАТО. Это – сохранение «ядерной сделки» (и углубление торгово-экономического сотрудничества) с Ираном и подготовка мер широкого, как экономического, так и политико-дипломатического, идеологического характера в ответ на недружественные действия США в отношении партнеров.

«Камень преткновения» в отношениях Анкары и ее европейских партнеров по НАТО – торможение сотрудничества между Альянсом и ЕС, государством-членом которого является Республика Кипр. В свою очередь, и государства-партнеры Турции по НАТО стремятся не допустить возможности использования официальной Анкарой статьи 5 Вашингтонского договора для втягивания в масштабные военно-политические кризисы.

Вероятность выхода Турции из НАТО невелика; ее рост может быть обусловлен углублением кризиса в отношениях США, а также контрмерами партнеров по НАТО в отношении действий Турции на Ближнем Востоке – особенно в Сирии и Ираке. Примечательно, что большинство военных шагов в этом регионе и Турция, и ее государства-партнеры по НАТО, предпринимают без согласования друг с другом и часто вступают в конкуренцию.

В Вашингтоне и Анкаре в апреле 2019 г. впервые допустили возможность разрыва союзнических отношений в рамках НАТО, если конфликт, связанный с приобретением российских зенитных систем С-400 не будет решен. Исходя из того, что покупка С-400 не только носит провокационный по отношению к НАТО характер, но и фактически не отвечает задачам, которые стоят в оборонительной сфере Турции, можно говорить о неких личных договоренностях по оси Анкара–Москва, убеждены некоторые эксперты.

В этом контексте, по мнению ряда экспертов, интересным представляется недавнее несущественное на первый взгляд изменение в контракте по АЭС «Аккую». Так, в пункт № 5 основного договора было включено следующее: Россия теперь имеет право не только возводить административные здания и сооружать производственные комплексы, связанные с функционированием АЭС, что было предусмотрено изначально, но может строить морские порты, возводить портовые сооружения и терминалы, осуществлять всю необходимую логистику, то есть загрузку и разгрузку грузов, а также их хранение. Если принять во внимание, что АЭС «Аккую» будет обслуживаться российской стороной как минимум 60 лет, можно предположить, что сооружение портов и терминалов на территории Турции имеет существенные и долгосрочные планы со стороны России.

2.4.3. Тупиковые отношения Турции с Евросоюзом

Исторически Европейский Союз рассматривал Турцию как продолжателя кемалистских традиций секуляризации общественно-политического устройства, отхода от идеологии исламизма, переориентации с имперской «оттоманской» внешней политики на строительство национального государства европейского типа. Турцию трактовали как важного партнера в обеспечении геополитических интересов Европы.

В начале 2000-х гг. Турция активно проводила требуемые для вступления реформы (отменила смертную казнь, сняла часть ограничений на базовые свободы, расширила культурные права меньшинств и т.п.). Однако уже в конце первого премьерства Р.Т.Эрдогана реформы затормозились. Однако, уже в конце 2016 г. отношения Турции с ЕС вновь оказались в кризисе. Непосредственным поводом для этого стали массовые нарушения прав человека в рамках чрезвычайного положения, введенного в Турции после попытки военного переворота в июле 2016 г. Но причины для этого кризиса отношений – глубже и серьезнее. ЕС разочаровался в «эрдогановской Турции» как в стратегическом цивилизационном и геополитическом партнере, тем более — союзнике.

После попытки военного переворота в ночь на 16 июля 2016 г. в Турции активизировался процесс по переходу страны на президентскую форму правления. Уже в декабре 2016 г. ПСР внесла в парламент страны проект документа, предполагавший кардинальные перемены во властных структурах государства. Пакет из 18 конституционных поправок был одобрен Великим национальным собранием Турции 21 января 2017 г. За изменение конституции высказались тогда 339 депутатов из 550. Этого оказалось достаточно для того, чтобы вынести поправки на всенародное голосование.

ЕС на итоги всенародного голосования отреагировал сдержанно. Нельзя не отметить, что определенная напряженность между Турцией и ЕС по вопросу конституционного референдума возникла еще на стадии проведения турецкими властями агитационной кампании. Анкарой были предприняты попытки организовать различные агитационные мероприятия в некоторых государствах ЕС, где есть крупные турецкие диаспоры. Однако власти ряда стран отказали турецким политикам в праве вести агитацию. Резкое обострение отношений между Турцией и отдельными странами ЕС позволило некоторым европейским политикам предположить о скорой заморозке переговоров о членстве Турции в Евросоюз. Как известно, Европарламент еще в ноябре 2016 г. проголосовал за то, чтобы заморозить эти переговоры. В июле 2017 г. Европарламент на пленарной сессии в Страсбурге принял резолюцию по Турции, которая призывала страны Евросоюза и Еврокомиссию незамедлительно приостановить переговоры с Анкарой о присоединении страны к ЕС, если ее власти не внесут надлежащие изменения в конституционную реформу. МИД Турции, в свою очередь, выпустил заявление, в котором была дана негативная оценка резолюции Европарламента. При этом, однако, очевидно, что в вопросах, касающихся политики безопасности, Анкара по-прежнему сохраняет тесную связь с Европой. Эксперты, отмечая, что Турция важна для ЕС в силу своего геостратегического положения, обращают внимание на то, что НАТО, например, не выдвигает Анкаре столь высокие требования, как это делает ЕС: даже в период, когда власть в стране принадлежала военным, Турция оставалась членом Альянса.

Особое значение Турция представляет для ЕС в вопросах с беженцами. Как известно, Европа сегодня продолжает бороться с серьезной проблемой массового притока мигрантов. В основном это сирийцы. Турция, согласно достигнутым договоренностям, должна была помочь в вопросах охраны общих со странами ЕС границ, улучшить условия проживания беженцев в стране, предотвратить отток мигрантов в ЕС со своей территории и облегчить процедуры возвращения «нелегалов» на родину. В соответствии с договоренностью, все нелегальные мигранты, оказавшиеся в Греции, должны отправляться обратно в Турцию, а ЕС обязался за каждого высланного нелегального мигранта принимать у Турции одного легального. Размещение нелегальных мигрантов в Турции ЕС обязался обеспечивать за свой счет. Однако на практике, как известно, это не произошло, по крайней мере, не так быстро, как рассчитывалось изначально.

Итак, в последнее время европейцы, обеспокоенные массовым притоком мигрантов со стран Ближнего и Среднего Востока и Северной Африки, стали больше внимания уделять Турции, посвящая ей заметную часть заседаний своих саммитов и порой даже ставя ее в пример другим государствам, в надежде придать ей функции так называемого «буфера и аккумулятора беженцев», которые в настоящее время используют турецкую территорию в качестве плацдарма для массированного наступления на «богатую Европу». Очевидно, что нынешние обещания уступок и помощи стране, которую многие в Европе считают «неевропейской», вряд ли были бы возможны, если бы тяжесть бремени беженцев не ощутили ведущие страны ЕС, вынужденные теперь принимать не только сирийцев.

В свою очередь, Турция избегает серьезной конфронтации с ЕС по соображениям экономической и геополитической безопасности. Сотрудничество в рамках Таможенного союза ЕС-Турция имеет экзистенциальное значение для турецкой экономики. ЕС занимал первое место во внешнеторговом обороте (41%), экспорте (около 47%) и импорте (более 36%) Турции. В накопленных в Турции за 2003-2017 гг. $193 млрд. прямых иностранных инвестиций (ПИИ) на ЕС приходится более 43%. Из примерно 58 тыс. действующих в Турции предприятий с иностранным участием 38% создали компании ЕС.

В последнее время в отношениях Турции с Европой возникла новая проблема. Турция может столкнуться с санкциями ЕС из-за буровой деятельности у побережья Кипра – в том районе, который он считает исключительно своей экономической зоной (ИЭЗ). Брюссель готовит штрафные меры против Анкары после того, как Кипр и Греция потребовали от ЕС усилить давление на нее. Турция заявляет, что не намерена отступать.

Обнаруженное в 2011 г. у южного побережья Кипра месторождение «Афродита» (предполагаемые запасы составляют 170 млрд. куб. м) обострило затянувшийся конфликт между Афинами и Анкарой. Как известно, Греция позиционирует себя гарантом интересов Республики Кипр со столицей в Никосии (признана международным сообществом), в то время как Турция выступает гарантом Турецкой Республики Северного Кипра (признана только Турцией). В свою очередь, Анкара, которая не признает правительства Кипра, заявляет, что турки-киприоты наравне с греками имеют право на природные богатства в оспариваемом регионе.

Однако у Брюсселя очень ограниченные возможности воздействия на политику Анкары, указывая на фактически замороженный европейско-турецкий диалог. Гораздо большее значение в этом вопросе будет играть позиция США. Эксперты полагают, что противостояние идет не между греческой и турецкой общинами Кипра, а Турцией и Грецией. При этом Анкаре выгодно втянуть в противостояние не сам Кипр, а Грецию, чтобы повысить ставки в этой борьбе и позиционировать себя как влиятельного международного игрока.

Другая причина – нынешний кризис в отношениях между Анкарой и Вашингтоном, как и в отношениях с европейскими партнерами Турции по НАТО. В этой связи Анкара сознательно идет на обострение ситуации с тем, чтобы добиться для себя более выгодной на переговорах с США позиции по целому ряду вопросов. Турция также стремится стать ключевым игроком на энергетическом рынке Европы не только в роли транзитера энергоресурсов – она хочет еще и контролировать сами месторождения углеводородов в Восточном Средиземноморье.

Евросоюз, который пригрозил Турции наказанием за проведение геолого-разведочных работ у побережья Кипра, намерен перейти от слов к делу. ЕС решил приостановить переговоры по Всеобъемлющему соглашению по воздушному транспорту и отказаться от дальнейших встреч на высоком уровне на неопределенное время. Помимо прочего Совет ЕС хочет сократить финансовую поддержку Турции на 2020 год, а также призвать Европейский инвестиционный банк пересмотреть свою деятельность в отношении Анкары. В свою очередь, в Анкаре предостерегли ЕС от введения антитурецких санкций, заявив, что они будут иметь негативные последствия и для самого союза.

Таким образом, отношения с Евросоюзом остаются сложным вопросом для внешней политики Анкары. Разочарование пробуксовкой процесса евроинтеграции и возмущение двойными стандартами по отношению к Турции входит в коллизию с определяющей ролью ЕС во внешней торговле Анкары. Продолжение переговоров с ЕС необходимо турецкому руководству для прочности международных позиций страны, наличия противовеса США, сохранения своей уникальности в мусульманском мире и обеспечения многовекторного курса во внешней политике.

2.5. Проблемы и перспективы в отношениях России и Турции

Существенная трансформация во внешней политике Турции произошла после прихода к власти в ноябре 2002 г. ПСР. Учитывая уникальное геополитическое положение Турции, ПСР ставила своей задачей превратить страну в центр региональной силы и позиционировать Турцию как главную региональную державу. Развитие российско-турецких отношений являлось важным звеном осуществления грандиозных и масштабных планов ПСР.

С развитием торгово-экономических отношений между Россией и Турцией вырос и объем взаимных инвестиций. Российский национальный капитал искал себе применение на устойчивых внешних рынках. В этом отношения Турция была одной из подходящих стран, и на волне поступательного развития торгово-экономических отношений наметилась тенденция расширения направлений инвестиционного сотрудничества с Турцией в таких областях, как мобильная связь, топливно-энергетическая и черная металлургия, атомная энергетика, автомобилестроение, банковское дело. Если в 2008 г. российские инвестиции в экономику Турции составляли $272 млн., то в 2015 г. их объем увеличился до $1,475 млрд. За этот же период турецкие инвестиции в России увеличились со $179 млн. до $292 млн. Турецкие инвестиции в РФ в основном направлялись в текстильную, пищевую, химическую, деревообрабатывающую, электронную и электротехническую промышленность, производство строительных и отделочных материалов, автомобилестроение, сферу услуг, торговлю, туризм и банковский сектор.

Важным механизмом, обеспечивающим динамичное развитие двусторонних отношений, стало учреждение в мае 2010 г. в рамках визита президента России Д.Медведева в Турцию лидерами двух стран Совета сотрудничества высшего уровня (ССВУ) под сопредседательством глав государств России и Турции. Но после продолжительного периода динамично развивавшегося сотрудничества между РФ и Турцией вскоре появилось первое серьезное политическое разногласие. Оно ярко проявилось во время пятидневной российско-грузинской войны по южноосетинскому конфликту в августе 2008 г. Позиция Анкары по южноосетинскому конфликту сильно раздражала официальную Москву. О том, что отношения между двумя странами в период российско-грузинского конфликта дали трещину, можно судить по ухудшению бизнес-климата для турецких фирм в России. Правительство Турции работало по всем канал для исправления ситуации, однако развязка наступила только через год в августе 2009 года во время личной встречи В.В.Путина и Р.Т. Эрдогана в Анкаре.

По масштабности и по значимости среди совместных энергетических проектов следует выделить проект строительства АЭС «Аккую», по которому 12 мая 2010 г. было подписано межправительственное соглашение. Другим крупным энергетическим проектом сотрудничества России и Турции стал строительство газопровода «Турецкий по-

ток», который заменил «Южный поток».

Серьезным испытанием для российско-турецких отношений стали оценки и позиции обеих стран по отношению к событиям «арабской весны» с начала 2011 года, а точнее к сирийскому кризису, в разрешении которого каждая страна исходила из своих

геополитических интересов. Для того, чтобы не повторить в Сирии трагический опыт событий в Ливии и Египте, избежать противостояния армии и народа и разрядить напряженную обстановку в стране, на начальном этапе сирийского кризиса Турция решила действовать по дипломатическим каналам. Чтобы усилить международное давление на Сирию, Эрдоган решил тесно взаимодействовать в этом вопросе не с Россией,

которая имела колоссальное влияние на политическое руководство Сирии, а со странами Запада, в первую очередь с США, которые воспринимались официальным Дамаском как враждебные силы для Сирии.

Однако дальнейший ход событий показал, что политика Анкары в отношении Сирии была полностью провальной и несостоятельной по ряду обстоятельств.

Во-первых, Турция изначально проигнорировала интересы России в этом регионе и не взаимодействовала с официальной Москвой. Рассматривая Сирию как свой «задний двор» (arka bahçe) и учитывая позицию России пока лишь как наблюдателя за событиями в арабских странах северной Африки и Аравийского полуострова, Анкара не допускала, что РФ сможет занять жесткую позицию по сирийскому вопросу.

Во-вторых, исходя из практики Туниса, Египта и Ливии, Турция рассчитывала на скорое падение режима Башара Асада под натиском Свободной сирийской армии. Потенциалу правительственных и оппозиционных сил не была дана Анкарой правильная оценка.

В-третьих, Анкара рассчитывала на активное подключение США к положительному для Турции разрешению сирийской проблемы. Однако этого не произошло.

В-четвертых, после перехода значительной части территории Сирии и Ирака под контроль ИГИЛ существенным образом изменилась ситуация в Сирии – произошел раскол в лагере противостоящих режиму Б.Асада сил. Для Запада акцент сместился в сторону объединения сил для борьбы с ИГИЛ, а не с режимом Б.Асада. В связи с этим США сделали ставку на курдские Отряды народной самообороны (YPG) и начали вооружать их.

Наличие диаметрально разных позиций и видение разных путей решения сирийского кризиса у Москвы и Анкары обнажило уязвимые стороны российско-турецких политических отношений и демонстрировало дефицит доверия. Появление 30 сентября 2015 г. в сирийском небе боевых самолетов Воздушно-космических сил (ВКС) России создало дополнительную напряженность в отношениях двух стран, кульминацией которой стал трагический инцидент с российским бомбардировщиком Су-24М. Когда Москве стало известно о том, что руководство Турции ведет консультации с НАТО по данному инциденту, последовала ее резкая реакция.

Торгово-экономические отношения между РФ и Турцией получили новое дыхание после того как официальная Анкара решила не присоединяться к санкциям США и ЕС, наложенным из-за украинского кризиса в отношении РФ начиная с весны 2014 г. Официальной Москвой этот шаг Анкары расценивался как дружеский, препятствующий международной изоляции России.

1 января 2016 г. вступили в силу экономические санкции, принятые правительством России в отношении Турции и был отменен безвизовый режим для въезда граждан Турции в Россию. Стремясь к уменьшению напряженности в отношениях двух стран с первого дня кризиса, Эрдоган не стал отвечать России зеркальными экономическими санкциями, продолжал покупать у России природный газа, нефть и пшеницу, оставил в силе в одностороннем порядке безвизовый режим для въезда граждан России в Турцию. Это был хороший сигнал Анкары о том, что Турция оставила двери открытыми и в любой момент Эрдоган готов встретиться с Путиным для нормализации отношений. С весны 2016 г. в российских СМИ градус риторики вокруг уничтожения российского боевого самолета Су-24М начал снижаться. Агрессивные выступления российских официальных лиц и политиков в отношении Турции стали постепенно уменьшаться.

Политический кризис, разразивший между РФ и Турцией после инцидента с российским военным самолетом, нанес сильнейший удар по торгово-экономическим отношениям двух стран. Товарооборот между РФ и Турцией по итогам 2016 г. снизился на треть на фоне ослабления курса рубля, падения цен на энергоносители, а также ограничительных мер РФ в отношении турецких овощей и фруктов, отмены чартерных рейсов на курорты Турции. В результате в 2016 г. объем взаимной торговли сократился на 32,1% по сравнению с 2015 г. 9 августа 2016 г. в Санкт-Петербурге прошла первая после кризиса в двусторонних отношениях встреча президентов России и Турции. Особое внимание уделялось наращиванию инвестиций и товарных потоков. Что касается отмены санкций в отношении Турции, российские власти обещали их отменить поэтапно.

Гражданская война в Сирии продолжается. Пока не видно ее конца. Однако известно одно: присутствие России в Сирии всерьез и надолго. Российско-сирийское соглашение предусматривает размещение авиационной группы Вооруженных Сил России

на территории Сирии на 49 лет с возможностью автоматической пролонгации на последующие 25-летние периоды.

К сферам напряженности в российско-турецких взаимоотношениях следует отнести: Сирию, постсоветское пространство (Южный Кавказ, Центральная Азия, Украина); высокотехнологичные сферы сотрудничества; Черноморские проливы и шельф. По мере приближения урегулирования сирийского конфликта «на земле» происходит, во-первых, усиление противоречий внутри астанинской тройки – между Россией, Турцией и Ираном. Во-вторых, усиливается разрыв между «качественными параметрами» процессов военного и политического урегулирования, поскольку последний в Женеве практически застопорился.

Россия больше всего заинтересована в конвертации успехов в Сирии в политический успех. У участников «астанинской тройки совершенно разные представления о будущем Сирии и часто диаметрально противоположные интересы. Главный механизм, который был придуман для Астанинского формата – это механизм зон деэскалации. В средне- и долгосрочной перспективе напряженность в российско-турецких отношениях по Сирии будет связана с проблемой курдов.

Наибольшие расхождения в позициях Анкары и Москвы по украинской проблематике касаются признания новых реалий в Крыму и воссоединения полуострова с Российской Федерацией. Политическим руководством Турции неоднократно была четко артикулирована позиция относительно непризнания нового статуса Крыма. Сам Р.Эрдоган неоднократно осуждал присоединение Крымского полуострова к РФ, «репрессивную политику» в отношении крымских татар в «аннексированном Крыму», выражал поддержку территориальной целостности Украины.

Крымско-татарская диаспора в Турции имеет большое влияние. Она довольно многочисленна – по оценкам, как минимум, 2 млн. чел. А.Давутоглу и ряд других видных турецких политиков считаются потомками выходцев из Крыма. Функционируют имеющие политическое влияние общества культуры и взаимопомощи крымских татар (дернеки). Во многом через крымско-татарские дернеки поддерживались материально, финансировались «Меджлис крымско-татарского народа», Курултай, Всемирный конгресс крымских татар. Этот фактор на обозримую перспективу не позволит существенно трансформировать турецкую позицию по Крыму. Турция, несомненно, продолжит оказывать по различным каналам помощь крымским татарам. Но сегодня для руководства страны это направление не является приоритетным.

Другой сложный «украинский вопрос» в российско-турецких отношениях — военно-техническое сотрудничество Киева и Анкары. В России часто, вслед за публикациями в украинской прессе, масштабы этого сотрудничества существенно преувеличиваются. Но каких-то серьезных заделов так и не создано и значимых подвижек, по сути, нет. Для Турции важно заимствование некоторых военных технологий, которыми могла бы поделиться Украина.

2.6. Борьба за влияние на постсоветском пространстве – Центральная Азия

Центральная Азия не является приоритетом (несмотря на многочисленные официальные пантюркистские декларации) торгово-экономической и военной политики Турции. Несмотря на усилия Анкары по развитию экономического сотрудничества со странами этого региона, оно в целом несопоставимо с экономическим влиянием более мощных игроков – Китая, США, ЕС, России. В последние годы, вследствие ослабления инвестиционного потенциала Турции, ее реальное экономическое сотрудничество со странами ЦА имеет тенденцию к сокращению.

Некоторым центральноазиатским государствам (в основном Казахстану, Киргизии, Туркменистану) Турция с 1990-х гг. предоставляет финансовую помощь в виде грантов, кредитов и технической поддержки. Основные проекты в ЦА реализуют такие крупные турецкие инвесторы как холдинги Калик и Йылдырым, а также общественные организации (Турецкое агентство по сотрудничеству и развитию — TIKA). Товарооборот Турции с Казахстаном и Туркменистаном превышает $2 млрд., и почти 800 турецких фирм сейчас работают в этих странах. Товарооборот с Кыргызстаном составляет более $500 млн. Турецкие компании в основном задействованы в строительстве, в области телекоммуникаций, текстильной промышленности.

Из центральноазиатских государств наиболее продвинутые отношения у Турции с Казахстаном. Товарооборот между РК и Турцией достиг своего пика – $3,5 млрд. в 2012 г. С тех пор происходит неуклонное снижение этого показателя, и в настоящее время доля товарооборота с Турцией составляет лишь 2,5% от общего внешнеторгового оборота РК.

Турция так и не предложила странам региона никакой альтернативы надежной системы безопасности, в то время как Россия такие гарантии предоставляет посредством ОДКБ. Для Центральной Азии это стало одним из важных аргументов против полной интеграции под эгидой Турции. Весьма показательно, что Турция практически не принимала участия во взаимодействии и системе сотрудничества по наиболее важным, ключевым вопросам региональной безопасности – решению межтаджикского конфликта (в 1990-е гг.) и длящегося по сегодняшний день афганского кризиса.

Не имея достаточных ресурсов для доминирования в сферах экономики и безопасности, Турция попыталась использовать связи в культурно-образовательной области. Так, в ЦА действует Парламентская ассамблея тюркоязычных стран, Совет старейшин, Всемирная ассамблея тюркских народов, которая занимается изучением общих исторических корней тюркской культуры. Международная организация по совместному развитию тюркской культуры и искусства (ТЮРКСОЙ), основанная в 1993 г. в Алматы, по принципам работы приближается к ЮНЕСКО, но не ограничивает свою деятельность культурно-просветительской сферой. В центре ее внимания находятся также вопросы политических и торгово-экономических отношений между тюркоязычными странами ЦА.

Несмотря на то, что по некоторым направлениям Россия и Турция являются конкурентами в ЦА, в этом регионе имеются некоторые предпосылки для их сотрудничества, чему благоприятствует ряд объективных факторов:

– выгодное географическое положение Турции, которая контролирует Черноморские проливы и играет роль своеобразного моста между Европой и Азией, что открывает перед Россией и странами Центральной Азии дополнительные возможности в плане реализации собственных экономических и политических интересов;

– способность Турции и РФ как крупных евразийских государств со значительным мусульманским населением играть роль посредников в отношениях между странами ЦА, Западом и миром ислама. Основа для российско-турецкого сотрудничества с государствами Центральной Азии – активное неприятие ими радикального исламизма;

– многовекторная политика, взятая на вооружение всеми центральноазиатскими государствами, может быть использована Россией и Турцией для углубленного сотрудничества со странами региона в двустороннем формате.

Взаимодействие России и Турции в ЦА может проходить по следующим направлениям:

– сотрудничество двух стран в рамках евразийской интеграции, где особую роль могут сыграть экономические министерства и государственные структуры России и Казахстана, заинтересованные в интенсификации торгово-экономических отношений с Турцией в энергетике, торговле, туризме.

– энергетические проекты с участием России, центральноазиатских государств-экспортеров (Казахстана, Туркменистана, Узбекистана), а также Турции как крупнейшей в Евразии страны-транзитера энергоресурсов.

– сотрудничество военных и дипломатических ведомств России и Турции в сфере поддержания региональной безопасности. Решать эту проблему наиболее оптимальным образом можно в рамках ШОС, в которой Турция с 26 апреля 2013 г. участвует в статусе партнера по диалогу;

– определенные возможности для сотрудничества открываются перед РФ и Турцией в ЦА в сфере противодействия преступности, незаконному обороту наркотиков, нелегальному перемещению людей, товаров, оружия и пр. Подобное взаимодействие может быть осуществлено по линии правоохранительных структур РФ и соответствующих государственных структур Турции, а также по линии учрежденной в 2013 г. в Баку Евразийской ассоциации правоохранительных органов с военным статусом в составе Турции, Азербайджана, Киргизии и Казахстана, которая ставит своей целью сотрудничество входящих в нее государств в деле противодействия организованной преступности, террористической и контрабандной деятельности, активности радикальных групп.

Но российско-турецкое взаимодействие в ЦА имеет определенные ограничители и пределы, главный из которых – культурно-цивилизационный пласт (язык, культура), где РФ и Турция являются конкурентами. Россия стремится расширить ареал влияния русского языка, русской культуры. Анкара продвигает идею общего турецкого дома, единого для Турции и центральноазиатских государств языка, форсирует переход стран региона с кириллицы на латиницу, делая это достаточно успешно. Турция стремится утвердить себя в ЦА в качестве нового центра культурного и политического притяжения, и даже, возможно, мотора альтернативного российскому общетюркского интеграционного проекта. Но пока о таком интеграционном проекте можно говорить лишь в перспективе, когда Турция преодолеет существенные проблемы в своём экономическом развитии.

2.7. Казахстанско-турецкое сотрудничество

Двусторонние политические контакты при Первом Президенте Н.Назарбаеве были интенсивны на всех уровнях, в том числе на высшем – на уровне глав государств. В настоящее время в казахстанско-турецких отношениях отсутствуют какие-либо значительные проблемные вопросы, а сотрудничество продолжает развиваться на началах стратегического партнёрства. Взаимодействие двух государств подкреплено не только прагматическими интересами, но имеет под собой и идейно-стратегические основания.

По мнению российских политологов, сотрудничество с Анкарой Астана использует для поддержания баланса с политическим и гуманитарным влиянием Москвы, а расширяющуюся интеграцию в рамках тюркского мира – в целях укрепления национальной идентичности казахов. Турция же рассматривает тюркскую часть ЦА в качестве естественной зоны собственных геополитических интересов, выстраивая отношения со странами региона на началах турецкого лидерства.

На этом фоне казахстанско-турецкая риторика отличается преобладанием заверений в «братской дружбе», декларативностью заявлений об общих исторических корнях двух народов, общности этнической судьбы. И хотя такие прокламации, подкреплённые реальными культурно-гуманитарными проектами тюркского сотрудничества, создают благоприятные условия для двустороннего взаимодействия, в основе казахстанско-турецких контактов лежат прагматические интересы и стремление к взаимной выгоде.

Известный принцип, декларируемый Первым Президентом Н.А.Назарбаевым, о преобладании экономических задач над соображениями политического порядка определяет и особенности казахстанско-турецкой кооперации. На разных уровнях Астана подчёркивает приоритет хозяйственных интересов в двустороннем сотрудничестве. Турция нуждается в поставках природного сырья, которым по целому ряду позиций в достатке располагает республика, а также в реализации собственной продукции. Казахстан, с населением порядка 18 млн. чел., открывающий доступ на ёмкий рынок РФ, – выгодный для сбыта товаров народного потребления партнёр. В свою очередь

казахстанская сторона заинтересована в диверсификации поставок сырья внешним потребителям и в стабильном импорте доступной по цене и приемлемой по качеству турецкой продукции.

Турция для Казахстана – пока девятый по объёмам торговли партнёр. Взаимный товарообмен Турции и РК остаётся крайне зависимым от конъюнктуры глобальных сырьевых рынков. Во-первых, в двусторонней торговле преобладает казахстанский экспорт над импортом из Турции в РК (60 и 40 % соответственно). Во-вторых, в экспорте республики в турецком направлении абсолютно доминирует сырьё (94 %).

Один из ключевых вопросов в двусторонней экономической повестке Казахстана и Турции – логистика. Астана последовательно претворяет в жизнь программу наращивания транзитного потенциала республики, будучи убеждённой в том, что Казахстану в перспективе отведена роль трансъевразийского логистического хаба. Актуализировал этот вопрос кризис в российско-турецких отношениях в 2015-2016 гг., когда со стороны РФ были наложены ограничения на поставку турецких товаров на внутренний рынок РФ. Примечательно, что до этого значительная часть продукции из Турции в Казахстан шла

транзитом через российскую территорию. Однако вопреки декларациям о преобладании экономической составляющей, пока казахстанско-турецкое сотрудничество в этой области существенно уступает интенсивности политических контактов.

И хотя идея тюркской интеграции принадлежит турецкой стороне, рассматривающей этот проект в качестве инструмента расширения собственного влияния в регионе Кавказа и ЦА, высокую активность здесь проявляет казахстанская сторона, регулярно выдвигающая инициативы по расширению организационных форматов взаимодействия государств ТЮРКСОЙ (например учреждение ССТГ и ТюркПА). Казахстанское руководство действует в духе многовекторной внешней политики, демонстрируя Москве наличие альтернатив стратегического сотрудничества. Не меньшее значение имеет стремление Аккорды повысить внутрирегиональный политический вес республики, пытающейся взять на себя в ЦА роль регионального лидера.

В геополитическом плане Россия, вне сомнений, более важный, чем Турция, партнёр для Казахстана, традиционно выстраивающего прагматические отношения с тюркским соседом. Астана ориентируется на тесное сотрудничество с Москвой при сохранении дружественной и выгодной кооперации с турецким правительством. В свою очередь Анкара заинтересована в утверждении собственного регионального лидерства, чего не готова допустить Акорда. Казахстан, как правило, старается идти ровно на такое сближение с Турцией, которое не угрожало бы отношениям РК и РФ.

В гуманитарной сфере Турция активно использует образовательные и религиозные контакты с целью усиления идеологического влияния на казахстанское общество. Такие задачи достигаются как в рамках двустороннего сотрудничества, так и на многосторонних площадках тюркоязычных региональных организаций. Концепция идеологической и ментальной близости казахского и турецкого народов лежит в основе активно продвигаемого Турцией объединения тюркских этносов при её лидирующей роли.

В экспертной среде РФ и ряда других стран реализуемый сегодня и планируемый к завершению в 2025 г. проект по латинизации казахской письменности связывают именно с участием Казахстана в тюркоязычных проектах Турции. Подобные шаги уже были предприняты ранее другими членами ТЮРКСОЙ – Азербайджаном, Туркменистаном и Узбекистаном. Замена кириллицы в перспективе затруднит доступ молодых поколений казахов к местной литературе советского периода с её традицией доброжелательного отношения к народам бывшего СССР и ещё заметнее усилит культурное влияние Турции.

Казахстан продолжает углублять двусторонние контакты с Анкарой в религиозной сфере.

При турецком финансировании в Казахстане строятся мечети (Семипалатинск, Туркестан). Учителя многих медресе и имамы проходят регулярное обучение в Турции. Одними из наиболее успешных и известных проектов казахстанско-турецкого образовательного сотрудничества являются Международный казахско-турецкий университет и казахско-турецкие лицеи (КТЛ).

На территории Турции установлены памятники выдающимся казахским национальным деятелям – Абаю, Абылай-хану, М. Жумабаеву, М. Ауэзову, Кабанбай Батыру, а также открыт монумент Первому Президенту Казахстана Н. Назарбаеву в Анкаре в 2010 г. В свою очередь в Астане в 2009 г. открыт один из первых памятников М. К. Ататюрку вне турецкой земли.

Другой успешный казахстанский проект, связанный с Турцией, – казахско-турецкие лицеи. В настоящее время в РК работают около 30 собственно казахско-турецких лицеев, а также начальная школа «Шахлан» и две международные частные школы «Нур Орда». Это большая часть подобных школ, ранее учреждённых во всех республиках Центральной Азии, но сейчас сохранившихся только в Казахстане и Киргизии. В 2016 г казахско-турецкие школы были преобразованы в образовательно-инновационные лицеи, оставив образовательную программу без изменений. Тюркская ориентация программ КТЛ органично вписывается в стратегию трёхъязычного обучения.

2.8. Политика Турции на Южном Кавказе

В целом на постсоветском пространстве почва для разногласий между РФ и Турцией имеется не столько в ЦА, сколько на собственно российских территориях, где компактно проживают тюркоговорящие народы, или же на Южном Кавказе. Пестрота и неоднозначность отношений стран Южного Кавказа между собой и с тремя ключевым игроками данного региона – Турцией, РФ и Ираном – создают известные трудности на пути превращения Южного Кавказа в зону стабильности и сотрудничества.

Регион Южного Кавказа является приграничным по отношению к Турции, что, конечно, делает его с точки зрения турецкой политики более важным. Главным союзником Турции в этом регионе является Азербайджан. Первоначально были большие надежды по поводу лозунга «единой турецкой нации» из двух государств, или трех государств, если туда включать Республику Северного Кипра. Но в дальнейшем этот оптимизм угас, и интеграционного проекта на этой почве не возникло. Турция выстроила свои тесные и союзнические отношения с Азербайджаном строго на двусторонней межгосударственной основе.

Можно говорить о бесспорном приоритете в регионе Азербайджана в турецкой политике по сравнению с остальным Южным Кавказом. Азербайджан близок Турции по языковому, религиозному, культурному и этническому связям. Для того, чтобы осуществить свои цели в отношениях с этой страной, Турция делает все возможное, в том числе и использование «мягкой силы», чтобы удержать здесь свое влияние. Базовым лозунгом взаимодействия является принцип: «две страны – одна нация». Отношения Анкары и Баку внешне избавлены от резких изменений. Однако вплоть до августовской войны 2008 г. на Кавказе турецко-азербайджанские связи переживали некоторый застой.

Военно-техническое тесное сотрудничество Турции с Азербайджаном продиктовано характером отношений с Арменией. Между Турцией и Арменией так и не было установлено дипломатических отношений. Армения требует признать геноцид армян, что может предполагать компенсацию со стороны турецкого государства. Для Турции это категорически неприемлемо, как и для Азербайджана.

Вместе с тем, важность и значимость Азербайджана оказывают определяющее влияние на отношения Турции с другой страной региона – Арменией. У турецко-армянских отношений есть существенные проблемы, в том числе утверждения о так называемом «геноциде», территориальные претензии, увеличившиеся после Декларации о независимости Армении и принятия ее конституции. Важным препятствием на пути нормализации отношений является вооруженное вторжение Армении в Нагорный Карабах. Представляется, что пока проблема Нагорного Карабаха не будет решена, Армения не сможет установить стабильные отношения со своими соседями, включая Турцию. А это означает, что важные региональные проблемы, связанные с Арменией, останутся нерешенными. Вместе с тем Турция пыталась решить проблемы с Арменией с точки зрения «мягкой силы».

После августовской войны 2008 г. Турция приложила немало усилий по активизации своей политики на Южном Кавказе. Начались контакты с Арменией, когда Анкара направила приветственное послание С.Саргсяну в связи с избранием его президентом. В свою очередь С.Саргсян, заинтересованный в налаживании отношений с Турцией, дал положительный ответ и пригласил турецкого президента Гюля на матч между турецкой и армянской командами.

Другой страной, занимающей важное место в региональной политике Турции, является Грузия. Турция уделила пристальное внимание Грузии, которая в связи с напряженностью в армяно-азербайджанских отношениях приобрела роль своеобразного моста, соединяющего Турцию с самым важным для нее региональным партнером – Азербайджаном и тюркоязычными странами ЦА. Фактически она приобрела статус транзитной страны, обслуживающей Турцию, выполняет роль коридора между Турцией и Азербайджаном. Грузия в свою очередь воспринимает Турцию как своего проводника на пути интеграции в ЕС и НАТО. Турция в полной мере реализует свою политику в отношении Грузии в соответствии со стратегией «мягкой силы». Она все заметнее внедряется в грузинскую экономику, распространяет свое влияние на культуру, образование и военно-политическую жизнь Грузии.

Начиная с 2012 г. стало проявляться трехстороннее сотрудничество Азербайджана – Грузии – Турции, в основе которого определились вопросы экономики, торговли и безопасности. По отношению к Грузии политика Турции также проводится в тесной координации с Азербайджаном. Оба государства заявляют о приверженности стратегическому «тройственному союзу» Грузия – Азербайджан – Турция. Но в этом союзе Грузия играет роль «объекта» политики своих соседей. Вместе с тем следует подчеркнуть, что три страны не имеют никаких обязательств по взаимодействию на оперативном уровне. И также нет еще пока оснований утверждать об азербайджано-турецко-грузинских отношениях в категориях оформленного стратегического военно-политического союза с четкими целями и обязательствами сторон.

По отношению к частично признанным государствам Турция ведет принципиально разную политику. Южная Осетия рассматривается в общем грузинском контексте. В отношении Абхазии ведется очень активная политика. Турция опирается на турецких граждан абхазского и северокавказского происхождения – потомков махаджиров.

События в Южной Осетии показали, как Россия позиционирует себя на Кавказе и какие политические цели она рассчитывает достигнуть. Политика М.Саакашвили в Южной Осетии и последующий российский ответ разрушили статус-кво, так недолго существовавший на Южном Кавказе. События шестидневной войны подтолкнули Турцию к необходимости выработать новую стратегию в регионе на фоне российской политики как сильного регионального лидера. Кризис на Кавказе поставил Турцию перед затруднительным и нежелательным выбором между поддержкой своих союзников и сохранением активно развивающихся торговых связей с Россией. Между тем турецкое руководство заняло осторожную позицию по грузинскому вопросу. Хотя публично Турция и призывала к соблюдению территориальной целостности Грузии, она воздерживается присоединяться к более жесткой риторике, которая звучит из США и ЕС.

Таким образом, Южный Кавказ оставался в начале XXI века в зоне первостепенных интересов Турции. В настоящее время, в целом, политика Турции на Южном Кавказе не имеет конфронтационного настроя по отношению к России. Оба государства заинтересованы в недопущении милитаризации Черного моря и прихода сюда внешних сил. В будущем характер политики Турции на Южном Кавказе будет определяться ситуацией в регионе, а также общим контекстом международных отношений. Причин для возникновения острых противоречий пока не фиксируется.

2.9. Проблема проливов

В числе заявленных Р.Эрдоганом мегапроектов – планы по строительству нового канала, параллельного проливу Босфор, а также канала, параллельного Дарданеллам из Эгейского в Мраморное море. Возникает вопрос: какие риски и угрозы этот проект несет для режима проливов, закрепленного в Конвенции Монтре 1936 г.

Первое, что в этой связи необходимо отметить, что Турция является той страной соглашения, как, впрочем, и Российская Федерация, которая, безусловно, крайне заинтересована в его дальнейшем существовании. Однако между двумя проектируемыми каналами находится акватория Мраморного моря, воды которого являются по своему правовому статусу внутренними водами, находящимися под полным суверенитетом Турции. Соответственно, невозможность их не пересечения позволяет турецкому Правительству рассматривать эти каналы не как единую судоходную систему, а исключительно по отдельности, в т.ч. в части применения национального законодательства. Будет ли режим судоходства через эти каналы более либерализован, в том числе и под давлением международного сообщества (в частности, США), или же Турции удастся отстоять, если не более жесткий, то, как минимум, идентичный Конвенции Монтре режим применительно к ним – зависит от усилий Анкары.

С другой стороны, Россия сама осуществляет транзит военных грузов через проливы, прежде всего – в направлении Сирии. Сложившаяся ситуация ведет к определенной правовой неясности: признает ли Турция суверенитет, суверенные права и юрисдикцию Российской Федерации в морских акваториях вокруг Крыма или же с ее стороны могут быть предприняты меры по опротестованию прав России в этих морских акваториях.

2.10. Энергетические проекты

Турция – второй важнейший рынок для Газпрома на западном направлении. Серьезных рисков со стороны конкурентов здесь не предвидится.

Спрос на газ в Турции в 2017 г. вырос после пятилетней стагнации, во многом, но не исключительно, потому что Газпром пошел на ценовые скидки для Турции. Если такая политика Газпрома продолжится, можно ожидать небольшого прироста (5-15 млрд. куб. м газа) в перспективе 10-15 лет. У Анкары хорошие отношения с Катаром, что не означает предоставления Турции преференций для того чтобы вытеснить с турецкого рынка Газпром. Конкурентом может являться Иран, который тоже является экспортером трубопроводного газа в Турцию.

Центральный вопрос – сможет ли Турция трансформироваться в крупный транзитный хаб для экспорта газа из каспийского региона. По мнению экспертов, это скорее миф. Речь об этом идет последние 25-30 лет, но никаких прорывов не видно. Турция как крупный газовый хаб не отвечает экономическим интересам крупнейших потребителей газа в Южной Европе, например, Италии. И, в-третьих, Турция отстает от стремительной перестройки финансовой и банковской системы стран Европы с опорой на цифровизацию и т.н. «комплаенс» (когда банки, для того чтобы продолжать действовать на рынках Европы, обязаны раскрывать всю информацию о сделках, клиентах, о клиентах клиентов и т.д.), а также из-за усиления политики по противодействию отмыванию денег.

С позиции инвестора, оценивающего инвестиционные риски, цепочка поставки газа по проекту «Туркменистан – Азербайджан – Грузия – Турция – Греция – Албания» – избыточный риск. Актуализация такой цепочки потребует, как минимум $10-15 млрд.

Ни в одном релевантном долгосрочном прогнозе спроса и импорта газа Европой нет каспийского газа, кроме 8-10 млрд. куб. м из Азербайджана (на этот объем еще в 2013 г. были подписаны контракты между Азербайджаном и европейскими компаниями). Тогда этот проект имел политическую поддержку США. Сейчас, с экономической точки зрения, США в нем не заинтересованы, поскольку продвигают свой газ на мировом рынке.

Наблюдатели подчеркивают, что Россия планомерно становится заложником политических амбиций турецкого руководства, что во многом должно определить приоритеты Москвы в будущем. Экономический кризис скорее всего приведет к проблемам, связанным с покупкой С-400, с разделением финансовых и акционерных затрат со стороны Турции в проекте «Аккую», а также, безусловно, к сокращению импорта российского газа. Так, если обратиться к итогам прошедших двух лет, объем импорта газа Турцией из России за 2018 год сократился на 18% по сравнению с 2017 годом. Он упал с 29 до 24 млрд. куб. м газа.

2.11. Военный и военно-технический фактор в политике Турции

Сегодня перед Анкарой стоит серьезная проблема обновления парка вооружений и военной техники, без чего невозможно позиционирование Турции как полновесного регионального игрока. Республика пытается решить эту задачу несколькими путями:

– изменяя структуру военного бюджета в пользу ВиВТ путем последовательного сокращения численности вооруженных сил – с 427 до 386 тыс. военнослужащих за период 2013-2018 гг. (заодно решается и проблема увольнения неблагонадежных офицеров);

– налаживая сборку иностранной военной продукции на своей территории, а также диверсифицируя обмены военными технологиями.

Компания Otokar – производитель бронетанковой техники – представила в январе 2016 г. правительству Турции свой проект по организации серийного производства перспективных основных боевых танков Altay. Компания предложила производство первой партии танков в количестве 250 машин и создание интегрированной логистической поддержки программы. «Отокар» также заявила, что завершила производство прототипов танка и проводит квалификационные приемочные испытания. В настоящее время построено пять прототипов, которые проходят успешные испытания по всей территории Турции. В мае 2016 г. Турция и Пакистан заключили контракт стоимостью $75 млн., согласно которому Анкара будет модернизировать парк истребителей F-16 ВВС Пакистана.

Министр обороны Турции Ф.Ышык встречался со своим коллегой Х.М.Асифом в июне 2016 г. в Исламабаде для обсуждения сотрудничества в области обороны. Отмечалось, что одним из наиболее важных обсуждаемых вопросов стал возможный контракт по приобретению ударных вертолетов T-129 компании «Тюркиш Аэроспейс Индастриз» (Turkish Aerospace Industries – TAI). Кроме того, министр сообщил о заявке властей Пакистана на покупку четырех турецких корветов класса Ада (Ada), которые будут построены на пакистанской судостроительной верфи. Начато обсуждение деталей сделки по модернизации флота из трех подводных лодок класса «Агоста» (Agosta) ВМС Пакистана. Со своей стороны, министр обороны Турции также напомнил, что вопрос по приобретению учебно-тренировочных самолетов MFI-395 «Супер Мушшак» пакистанского производства по-прежнему находится в стадии обсуждения.

Основной задачей модернизации является повышение возможностей истребителей для действий в ночных условиях. Турецкая компания поставит «очки ночного видения». В настоящее время два самолета прошли обновление. Отмечалось, что в скором времени ТАI поставит 43 комплекта оборудования. Возможно, что подобной модернизации подвергнутся 74 истребителя на сумму $100 млн. имела место информация, что турецкая компания Aselsan поставила Пакистану 8 прицельных контейнеров ASELPOD – высокотехнологичное военное оборудование – на сумму $24,9 млн., согласно подписанному в июне 2016 г. контракту. Оборудование позволит истребителям JF-17 ВВС Пакистана применять УАБ с лазерным/инерциальным и спутниковым наведением.

За последние годы Турция направляла значительный объем инвестиций в свою оборонную промышленность для уменьшения зависимости страны от иностранного вооружения. Турция развивает свою оборонную промышленность и, экспортируя продукцию, значительно увеличивает валютные поступления в бюджет страны.

Как показывают плановые закупки турецкими вооруженными силами военной техники, главными военными поставщиками будут оставаться партнеры по НАТО. Даже в случае углубления кризиса в отношениях с администрацией Д.Трампа, возможности для России выхода на масштабный турецкий оборонный рынок, являются достаточно ограниченными – это могут быть только вспомогательные системы. В части тяжелой техники, на закупки которой официальная Анкара планирует тратить наибольшие суммы, основными поставщиками все-таки останутся Германия и Франция, поскольку модернизацию имеющегося парка вооружений и военной техники выгоднее всего осуществить за счет продукции тех стран, где были произведены нынешние образцы вооружений. Сохранение сотрудничества именно с этими странами в военно-технической области является важным аргументом в пользу полноценного участия Турции в деятельности НАТО и ее сдержанности в особо важных для партнеров вопросах в Сирии и Ираке.

Выводы

События 2019 г. показали, что меняется политический ландшафт «эрдогановской Турции». Это связано с местными выборами в марте. Крупнейшие турецкие города тогда продемонстрировали президенту Р.Т.Эрдогану свое неповиновение. Кандидаты от правящей ПСР, которую возглавляет глава государства, уступили оппозиционной Республиканской народной партии (РНП) позиции в Анкаре, Стамбуле и Измире. Если трактовать прошедшие выборы как референдум доверия Р.Т.Эрдогану, то их итоги должны заставить турецкого лидера задуматься о том, верен ли его политический курс.

Как и любая страна, Турция продолжает меняться. Турция трудно встраивается в хитросплетения регионального баланса сил. Большинство региональных акторов одновременно заинтересованы в поддержании достаточно развитых отношений с этой страной и в тоже время опасаются ее чрезмерного усиления. Турецким стратегам сложно сформировать прочные союзные отношения.

В непосредственной близости от Турции продолжается сирийский гражданский конфликт, меняющий расклады в болезненном для Турции курдском вопросе. Взаимодействие с Турцией переоценивают страны Запада, еще недавно вполне уверенные в общности подходов союзников по НАТО не только к оборонным вопросам, но и к демократическим стандартам и правам человека.

Хотя в ряде регионов между РФ и Турцией возникают противоречия, основа для взаимодействия двух стран достаточно прочна. Как РФ, так и Турция не заинтересованы в бесконтрольном усилении внерегиональных держав вблизи своих границ, они видят перспективу в развитии крупных инфраструктурных проектов, делают ставку на внутриполитическую стабильность и невмешательство во внутренние дела друг друга.

Тем не менее, принадлежность к разным «семьям» в вопросах международной безопасности может затруднить продвинутое сотрудничество на чувствительных направлениях. Несмотря на противоречия с Соединенными Штатами Турция сохраняет глубинную заинтересованность в членстве в НАТО, в то время как диалог России с Североатлантическим альянсом остается в тупике.

Россия и Турция являются влиятельными игроками на евразийской геополитической арене, и характер их отношений влияет на ситуацию на всем континенте. Подобная ситуация обуславливает значимость региональную российско-турецких отношений. Осуществление грандиозных энергетических проектов, каковыми являются газопровод «Турецкий поток» и строительство АЭС «Аккую», выступают драйвером не только торгово-экономических отношений, а также подкрепляют отношения России и Турции в политической сфере. Однако отсутствие в достаточной степени доверия у обеих сторон и сохранение расхождений во взглядах по разрешению ряда региональных конфликтов, таких как Нагорно-карабахский, грузинский и украинский, создают в отношениях России и Турции серьезные трудности. Дефицит доверия у российской стороны в отношении Турции, скорее всего, связан с нестабильным и часто меняющимся внешнеполитическим курсом официальной Анкары.

Что касается турецкой политики на Южном Кавказе, сейчас очевидно следующее: геополитические амбиции такого регионального игрока как Турция могут повышаться, либо понижаться, но вряд ли ей удастся самостоятельно установить в регионе какой-либо свой порядок в силу отсутствия, как показал опыт «арабской весны», необходимого для «большой игры» политического авторитета.

В заключение необходимо отметить, что после прихода к власти в США нового президента конфликтный потенциал в турецко-американских отношениях не только не снизился, но, напротив, между двумя странами наметились дополнительные разногласия. Надежды на перезагрузку после смены американской администрации не оправдались, что свидетельствует о глубине противоречий. Анкаре и Вашингтону не удается прийти к консенсусу по курдскому вопросу. Нерешенными остаются и другие проблемы, при этом

перспективы их урегулирования остаются весьма неопределенными. Очевидно, что в предстоящий период отношения между Турцией и США будут развиваться волнообразно и не смогут избежать более или менее глубоких кризисов доверия. При этом рост антиамериканских настроений в турецком обществе дополнительно усилится.

Турецко-американские противоречия не означают, что Анкара и Вашингтон откажутся от тесного сотрудничества по ряду международных аспектов, в том числе в рамках НАТО. Тем не менее, затянувшееся состояние «кризиса доверия» в отношениях давних союзников может иметь долгосрочные последствия, включая расширение взаимодействия Турции с другими странами в региональных и глобальных вопросах.

Итак, европейцы, обеспокоенные массовым притоком мигрантов со стран Ближнего и Среднего Востока и Северной Африки, стали больше внимания уделять Турции, посвящая ей заметную часть заседаний своих саммитов и порой даже ставя ее в пример другим государствам. Очевидно, что нынешние обещания уступок и помощи стране, которую многие в Европе считают «неевропейской», вряд ли были бы возможны, если бы тяжесть бремени беженцев не ощутили ведущие страны ЕС, вынужденные теперь принимать не только сирийцев. Расширение ЕС за счет Турции не может быть приравнено

к любым расширениям, имевшим место в прошлом. Высказывания о нежелании примкнуть к ЕС исходят и от самих турок.

ЕС фактически заменяет долгосрочную стратегию в отношении Турции кратко- и среднесрочной тактикой, основанной на инструментально-прагматическом подходе: «Держать Турцию не слишком близко, но и не слишком далеко». В то же время ЕС намерен продолжать контакты с Турцией на разных уровнях и по разной проблематике, чтобы предотвратить дальнейшую изоляцию Турции, снизить непредсказуемость ее действий и нестабильность в регионе.

Таким образом, на позиции Турции в исламском мире оказывают влияние как внутриполитическая ситуация в стране, так и её внешнеполитические приоритеты. Длительная выключенность из взаимоотношений с исламскими странами негативно сказалась на процессе формирования внешнеполитического курса Турции. В настоящее время самой важной задачей для Турции является определение ее роли в арабском мире в качестве умеренной региональной силы. Необходимо пересмотреть турецкую региональную и международную политику с учетом перемен в таких исламских государствах, как Ливия, Египет и Тунис.

Исламская и неоосманская риторика зачастую является политтехнологическим приемом, направленным на мобилизацию масс в нужном месте, в нужное время и в нужном направлении. Публичные, окрашенные в исламистские тона выпады Эрдогана в сторону Израиля используются а качестве инструмента давления на своего партнера. Как правило, они рассчитаны на «внутреннего турецкого потребителя», на палестинские массы и «арабскую улицу» в целом. По сути же отношения с Израилем оставались и остаются чрезвычайно важными для Турции, особенно с учетом ее долгосрочных экономических и политических интересов.

Тем не менее, Турция продолжает оставаться в своем роде уникальным региональным, международным и геополитическим игроком. Наряду с Россией и Казахстаном Турция является в полном смысле евразийской державой. Ее влияние и заинтересованность в делах «тюрк дюниясы» – тюркского мира неоспоримы. Уникальное географическое положение, позволяющее Анкаре влиять на такие регионы как Ближний и Средний Восток, Балканы, Средиземноморье, Кавказ, Северную Африку и Западную Азию, позволяет этой державе с глубокими историческими корнями и имперскими традициями оставаться важным элементом международной политики.

По-прежнему играют свою роль такие факторы как взаимозависимость Турции и Запада в лице Евросоюза, НАТО и США. Однако, в последнее время можно наблюдать несомненное возрастание роли евразийского фактора во внешней политике Анкары. Тем не менее, в настоящее время сложно предугадать, в каком направлении развернет Турция свой внешнеполитический курс, учитывая ее тесные связи с вышеперечисленными регионами, странами и крупными геополитическими акторами.

Очевидно, что, ни современное руководство Турецкой Республики во главе с амбициозным Р.Т.Эрдоганом, ни его преемники не позволят низвести страну на роль второстепенной державы. Об этом необходимо помнить в Вашингтоне, Брюсселе, Москве, Тегеране, Баку, Нур-Султане, Ташкенте, Пекине.

Казахстан, как представляется, продолжит в дальнейшем выстраивать сотрудничество с Турцией, оставаясь при этом верным стратегическому партнёрству с Россией и евразийскому внешнеполитическому вектору. Ориентируясь на собственные прагматические интересы и основываясь на декларируемой политике многовекторности, Астана и далее будет балансировать между крупными региональными и глобальными игроками, присутствующими в Центральноазиатском регионе. И хотя в экономической области Турция (по сравнению с 1990-ми годами) уже не выдерживает конкуренцию с российским, китайским и европейским бизнесом, представленным в казахстанской экономике, в политической и культурно-гуманитарной сферах Анкара по-прежнему играет важную роль (язык, образование) по влиянию на Астану и казахстанское общество.